Слуги, в особенности чета Донованов, разумеется, догадывались, что между их господином и его воспитанницей произошла размолвка, но они не знали, в чем ее причина. Меган приходила в ужас, думая о том, как бы они стали вести себя с ней, если бы узнали правду. Все стали бы считать ее падшей женщиной, и даже слуги презирали бы ее. Более несчастной Меган себя никогда не чувствовала.

На осторожные вопросы миссис Донован о том, почему девушка перестала навещать опекуна, Меган отвечала, что они немного поссорились. Зная взрывной нрав всех Брантов не понаслышке, миссис Донован, похоже, не усомнилась в словах Меган. Однако с мужем добрая женщина поделилась своими сомнениями: она никак не могла уразуметь, что же это за ссора произошла между девушкой и графом, если та, как чумного, избегает Джа-стина, а он мечется по верхним коридорам, словно голодный тигр в клетке. Похоже, добавила миссис Донован, хозяин скучает по воспитаннице, а вот она ни за что не соглашается увидеться с ним.

А Джастин тем временем последними словами проклинал себя за несдержанность. Его поведение с невинной девочкой было непростительным. И не помогали уговоры, что он просто не смог сдержаться. Не важно, что она так хороша и притягательна, не важно, что его чресла ныли при одной мысли о ней – он не имел права дотрагиваться до семнадцатилетней школьницы, которую опекал. Не важно, что она разбудила в нем чувства, которых он не испытывал уже давно, – он, как опекун, был обязан блюсти мораль, не мог допустить, чтобы она компрометировала себя, и, уж конечно, не имел права компрометировать ее сам. А ведь Джастин не раз слышал, что мужчины, года которых приближаются к сорока, частенько начинают заглядываться на молоденьких девушек. Вспоминая, как отзывалось его тело на ее близость, граф начинал думать, что слухи эти верны. Ничем иным его поведение, похожее на поведение впервые влюбившегося юнца, объяснить было нельзя. Вспоминая всех элегантных и знатных дам, великолепных актрис, танцовщиц и кокеток, с которыми ему приходилось иметь дело, Джастин лишь качал головой.

Сколько бы раз ни вспоминал Джастин их горячие объятия (а происходило это весьма часто), его охватывало чувство вины. И не успокаивали его даже мысли о том, что Меган не меньше его хотела близости. А как она могла не хотеть ее?! Она же была невинной девушкой, сущим ребенком, который понятия не имеет о том, к чему могут привести невинные поцелуи. Но он-то знал это! Правда, сначала граф сказал себе, что поцелует Меган всего лишь один-единственный раз, но ее милая улыбка заставила Джастина забыть все на свете. Он ничего не мог поделать с собой! К тому же не знал, какой нежной и мягкой окажется ее кожа, какими сладкими окажутся ее губы и рот. Целуя Меган, граф потерял над собой контроль. А уж то, что случилось потом, вообще полная низость! Если бы Джастину стало известно о том, что какой-то мужчина так вел себя со своей воспитанницей, он бы вызвал его на дуэль. И между прочим, был бы прав. А затем, совладав со своим гневом, он заставил бы негодяя жениться на оскорбленной невинности – это была бы тихая, спокойная церемония. И он не стал бы спрашивать, хотят ли жених или невеста вступать в брак! Добродетель девушки – святыня, драгоценность, а он посягнул на нее. Он скомпрометировал Меган. Но он бы исправил положение, если бы не был женат. Так что выхода не было.

А уж о пылкости Меган Джастин вообще запретил себе думать.