— Подучись у нее независимости, — посоветовал мужчина со смехом. — Тебе не хватает этого.

Когда появилась Мэг, девушка сразу поняла, что любимый уйдет к ней. Потому что новая знакомая походила на ту кошку, сбежавшую от Николь уже через день. Только Мэг была блондинкой…

Перезвонил он минут через пять. О чем думал в эти минуты? Что вспоминал? То, как она будила его по утрам, вернее, почти в полдень — художник! — на минутку прибегая из своего книжного магазина? Иногда обрисовывала его профиль пушистой травинкой, в другие дни шептала в ухо те слова, которые слышал от нее только он, а, бывало, по-девчоночьи расшалившись, хватала колокольчик, хранившийся в доме с детства Николь, и звенела, бегая вокруг кровати так, чтобы он не дотянулся. Но Джастину всегда удавалось поймать ее…

Или ему припомнилось, как воровато собирал вещи, когда собрался ехать в Нью-Йорк, и даже не предложил подруге отправиться вместе? Как будто пропуском в этот город была Мэг… А Николь наказанным ребенком застыла в углу комнаты, обхватив колени, и боялась шевельнуться, чтобы ужас не вырвался из нее воплем. Джастин не должен был его слышать… Девушка накричалась, навылась, когда художник сел в машину Мэг, уже поджидавшую возле дома. Но Джастин не знал этого, значит, и вспомнить не мог.

На этот раз Николь отозвалась в трубку ровным голосом, существовавшим для посторонних, как будто в четыре часа утра это мог быть кто-то другой.

— Скажи мне, почему ты бросила трубку именно сегодня? — спросил Джастин. — Я ведь не в первый раз звоню после отъезда.

— А ты вправду не понимаешь?

Что-то возникло в эту секунду в душе, так ощутимо отозвалось, что женщине показалось: Джастин прежде, чем она понял — что это. Сама же Николь в тот момент не успела определить это новое в ней каким-либо словом, и только позднее догадалась, что это — разочарование.

Звонивший не ответил, и пришлось пояснить:

— Когда о человеке говорят так поэтично, как ты только что, но при этом не собираются возвращаться к нему, это может значить лишь одно: с ним прощаются навсегда. Я — уже прошлое, да? До этой ночи ты не давал мне понять, что мы больше не увидимся.

Его молчание такой тяжестью осело в трубке, что Николь уже едва удерживала ее. Больше всего хотелось снова забросить телефон в дальний угол, чтобы не выжимать из Джастина заведомо лживых обещаний. Девушка чувствовала, что он готов уже вот-вот разразиться ими, и как на курке держала палец на кнопке.

— Не говори ничего, — не выдержала первой Николь. — Лучше бы ты и не перезванивал. И я зря взяла трубку. Нужно мне было остаться блеском ночного асфальта… У тебя под ногами.

На этот раз Николь едва вдавила серую кнопку — сил уже не осталось, и молчание Джастина прервалось новой тишиной. Той тишиной, которую отныне предстояло слышать постоянно.

Только сейчас девушка заметила, что так и не включила свет. В первый раз нашла телефон на ощупь, а потом глаза уже привыкли. Николь подумала об этом с иронией: «Приучаюсь жить в полной тьме… Ну что ж, я ведь сама — ночное небо!»

Отыскав сигареты, она вышла на крылечко, но утренняя прохлада погнала за теплым платком. Укутав голые плечи, Николь присела на верхнюю ступеньку и закурила, не отрывая взгляда от светлеющих волн. Джастин говорил, что готов провести в ее домике на побережье всю жизнь… И рисовать только сидящую на ступеньках Николь… Мэг усмехнулась бы и назвала это романтикой. В ее устах это слово было почти ругательным.