— Между чем?

— Ты можешь стать писцом в Фивах или рисовальщиком в Месте Истины. Если ты выберешь первое, я поручусь за тебя перед своими товарищами по ремеслу. Мне известно, что тебе нелегко подчиняться правилам, но это незначительное неудобство — ничто по сравнению с ожидающей тебя блестящей карьерой. Ты будешь облагодетельствован и год от года будешь становиться все богаче и богаче, сонмы слуг избавят тебя от забот о житейских мелочах, и всяк будет тебе кланяться. С твоей трудоспособностью и необычайной памятью ты быстро получишь весьма ответственную должность. Что же до твоего будущего в качестве рисовальщика, то оно представляется далеко не столь радужным, ибо собратья твои не хотят, чтобы ты им помогал, — скорее, наоборот. Они будут долго приглядываться к тебе и вряд ли проникнутся к тебе симпатией: так они воспринимают всякого новичка, отчего-то заявившегося к ним и только мешающего, как им кажется, их дружной работе.

— Но мы же в одной общине, разве не так?

— Разумеется, но мастера, занимающиеся одним и тем же делом, зачастую соперничают друг с другом. Хватает и просто неотесанных и несговорчивых мужиков, пытаться ублажить которых напрасный труд. Сдается мне, что, когда они увидят твои старания, а пуще всего, твои дарования, они постараются от тебя отделаться и ты останешься простым работягой. И будешь локти кусать: упустил возможность прожить блестящую жизнь писца, неуклонно поднимающегося по служебной лестнице.

— Что ж это за собратья такие? С чего им быть такими жестокими?

— Они увидят в тебе угрозу. И будут защищаться.

— Не очень-то братские чувства…

— Служители Места Истины всего лишь люди, Панеб.

— Послушать вас, так моя дорога заранее предопределена.

— Если прислушаешься к голосу разума, не пожалеешь.

— Один вопрос занимает меня, наставник… Почему, зная чуть ли не все на свете, вы, при ваших дарованиях, согласились на должность писца некрополя? А ведь могли бы стать высоким сановником в Фивах. Наверное, у Места Истины должны быть какие-то особые чары, которые вас заворожили и втянули в общину.

Кенхир сохранил полнейшую невозмутимость.

— За меня не беспокойтесь: я встану лицом к лицу перед рисовальщиками и докажу, что мое место — среди них.

По сговору с начальником артели Неби, Кенхир должен был попробовать отвратить молодого человека от выстраданного им решения. И теперь радовался провалу своих потуг.

Выйдя на главную улицу, Панеб словно бы очнулся после долгого сна. После вступления в братство перед ним стояли только две задачи: научиться рисовать иероглифы и сделать свой дом пригодным для обитания. Первое дело заняло его куда сильнее, чем он ожидал, и потому он часто совсем забывал о втором.

Всякий раз, когда он рисовал пантеру, сокола или быка, у него возникало ощущение, что отчасти качества изображаемого животного передаются и ему; письмо оживляло абстрактные понятия; чтение наполняло его сердце поучениями мудрых.

Два года пролетели как сон. Панеб ни с кем не водился, кроме Нефера и Ясны, да и с ними он не говорил ни о чем, кроме тех же иероглифов, и все время, по сути дела, проводил подле Кенхира, либо в школе, вместе с другими учениками, либо наедине с наставником, дававшим ему частные уроки. Но теперь он раскусил учителя и его виды на будущее: писец некрополя решил вылепить из него еще одного писца и сплавить его за ограду! К внешним!

Панебу следовало усвоить и этот урок: борьба скрытая, бой не на кулаках, а… головой работать надо, в общем. Кенхир вздумал сбить его с избранного пути: гляди, мол, вон сколько благ и льгот у чинуши.

Но ничего у этого Кенхира не вышло. Не сходя со своего пути, Панеб овладел знанием и теперь уже мастерски выписывал знаки, столь много значащие для всякого рисовальщика Места Истины.