— Не даром, понятное дело.

— Выезжать прямо сейчас?

— Если ты не против… Имя моей дочери — Ясна.

Хозяин подробно описал дорогу, так что плутать Молчуну вряд ли придется.

Осел двинулся медленной уверенной поступью. Молчун проверил, равномерно ли распределен груз по обе стороны ослиного хребта, и, убедившись, что ноша ослу под силу, зашагал рядом. Сначала были переулки, потом началась проселочная дорога, вившаяся вдоль череды белых домиков, перемежавшихся огородами.

С севера подул приятный ветерок, предвещая наступление мирного вечера. В домах соберутся все домочадцы, кто-то всей семьей отправится в гости к соседям, чтобы потолковать о том, что произошло днем, и обсудить все до мельчайших подробностей. Или послушают какого-нибудь сказителя и будут смеяться или ужасаться его байкам и сплетням.

Молчун вспомнил о предложении хозяина, на которое он уже ответил отказом. На этом свете есть только одно место, где он хотел бы осесть и — как это сказал хозяин? — остепениться. Только вот этот треклятый зов услыхать надо. Через несколько недель он уже будет далеко отсюда. Он двинется на север и там продолжит свою кочевую жизнь.

Порой у него возникало искушение солгать. То есть кинуться со всех ног в селение, объявить, что зов наконец, услышан, и врата братства распахнутся перед ним. Но селение не зря называется Местом Истины… Над ним царствует Маат, и установления богини — хлеб насущный, изо дня в день питающий сердца и умы, а ловкачи всегда бывают разоблачены. «Ты должен ненавидеть обман, и ничто не может оправдать обман, ибо обман разрушает слово, — вот как его учили. — Ибо сие отвратительно Богу. Встал обман на пути, и потеряно направление, и путешествие невозможно, а цель — недостижима. Отправляющийся в море с обманом не пристанет к берегу, его корабль не придет в гавань».

Ну нет, Молчун никаких сделок не заключал и в соглашения не ввязывался. Пусть он и не смог вернуться в Место Истины, он не изменил своему долгу, был верен принятым на себя обязательствам. Утешение слабое, это да, но он хотя бы уцелел.

Сильное течение будоражило воды Нила, синие, как небо. Скатиться с крутого берега, нырнуть — и не выплыть, даже не пытаясь вынырнуть, чтобы с благодарностью принять в награду скорую смерть на дне. И забыть о существовании, лишенном всякой надежды… Вот единственный зов, который смог услышать Молчун. И лишь одно мешало ему принести себя в жертву Нилу: ему доверили дело, а он всегда достойно справлялся с любыми поручениями. Вот когда и с этой работой будет покончено, то на обратном пути можно будет освободиться от всех уз и воспользоваться великодушием могучей реки, которая перенесет его душу в потусторонний мир.

Осел сошел с проезжей дороги, свернул влево и уверенно направился к саду, укрытому за стенами. Должно быть, четвероногое не впервые следовало по этому маршруту, коль дорога так прочно запечатлелась в ослиной памяти.

В благодатной тени деревьев — гранатового, рожкового и еще какого-то дерева, которое было Молчуну незнакомо, — цвели васильки, нарциссы и ноготки. Но что красота цветов перед несравненной красотой юной женщины в белом одеянии?.. Чистом, безупречном, непорочном… Встав на колени, она высаживала рассаду.

Тесьма на белокурых волосах не мешала их свободе, и вьющиеся локоны падали на плечи девушки. Профиль своим совершенством заставил Молчуна вспомнить о Хатхор: в Месте Истины у него на глазах один мастер творил изваяние этой богини. А стан красавицы был гибок, как ствол стройной пальмы на ветру.

Под чавканье осла, с хрустом жевавшего чертополох, Молчун, словно бы наблюдая за собой со стороны, думал, что еще мгновение — и он лишится чувств, потеряет сознание, упадет в обморок, умрет, лишь только незнакомка обернется и взглянет на него голубыми, как летнее небо, глазами.