Как писатель, он оставил всего одного вымышленного героя — Маленького принца. Книга лишь притворяется детской; на самом деле это аллегория, его самого быть может, и ей тоже предстояло стать мифом.

Каким же он был, этот грузный архангел, обитавший в абстрактном детстве?

Длинноногий, высокоплечий, с массивным туловищем. Полные круглые щеки; короткий, казавшийся почти вздернутым нос; уже лысоватый лоб, большие, темные, задумчивые и красивые глаза под черепашьими веками.

Повторяю: он выглядел тяжеловесным, поскольку испытывал особое притяжение земли, что контрастировало с его призванием. Он казался отягощенным не только своим ростом, своей массой, но и своим воспитанием, которое всегда делало его немного чужеродным в обоих кругах, где он вращался, — среди механиков и интеллектуалов.

Портрет или же, как здесь, набросок портрета Антуана де Сент-Экзюпери требует напоминания о том, что он происходил из древнего аристократического рода, «из благородных», как говорят в народе; что он рос сиротой, оставшись без отца в четыре года; что его узы с матерью были тесными и глубокими; что он провел раннее детство в семейных замках, куда любил возвращаться; что был отправлен в Швейцарию, в Веве, где получил среднее образование в религиозном коллеже; что проявил одинаковые способности к механике и поэзии; что учился рисовать в Школе изящных искусств; что серьезно пострадал в двух авиационных авариях; что прошел репортером (еще одно сближение с Кесселем) войну в Испании.

И как говорить о Сент-Эксе, не вспомнив Мермоза, другого героя, другой символ зари дальней авиации, Мермоза, упавшего в море близ Дакара тремя годами раньше, на своем «Южном Кресте»?

Они составляли удивительный диптих, вполне подходящий для часовни авиаторов, или еще один сюжет для «параллельных жизнеописаний».

Я встречался с Мермозом всего один раз, но и этого оказалось достаточно, чтобы никогда его не забыть. Наверняка дело было незадолго до его гибели. Нечаянная встреча на круглой площади Елисейских Полей. Я сопровождал Кесселя на какое-то свидание. Они с Мермозом обнялись. Какую же выпуклость приобрело теперь объятие этих двух еще полных сил мужчин, один из которых вскоре погибнет, а другой напишет его биографию!

Мермоз лучился молодостью и жизнерадостностью. Пышные вьющиеся волосы, великолепное лицо, рассекавшая воздух походка — все делало его воплощением отваги, уверенности и приключений.

Сегодня, когда множество огромных аппаратов летят через океан над облаками, уже невозможно себе представить, какой была авиация в ту эпоху. Но именно благодаря ей авиаперелеты теперь стали такими, какие есть.

И Мермоз, и Сент-Экс доверились в своей жажде превзойти самих себя этим еще примитивным машинам, ловким самоделкам, которые плевались маслом и слепо подпрыгивали в порывах ветра. Какая вера в человеческую изобретательность!

В этом они были схожи. Но зато дальше — какой контраст!

Мермоз был солнечным плебеем или, если угодно, сеньором в первом поколении. А Сент-Экзюпери — лунным аристократом, последним в роду требовательных людей, которые заставляли его соответствовать призваниям предков. Один был завоевателем; другой мыслителем.

Склонный к размышлениям, неумолимо обреченный на писательство, Сент-Экс работал тяжело — вырезал, вычеркивал, переписывал. Это был труд вечно неудовлетворенного человека.

Толстую рукопись «Цитадели», этой библии реакционера, он оставил незавершенной и вдруг обкорнал ее наполовину. Стараясь извлечь мысль из жильной породы слов, сделать ее точной и текучей, подыскать ей наиболее адекватное выражение, он так сильно напрягался, что это вызывало приливы крови к голове. Кессель рассказывал мне, что сам видел однажды, как тот сидел за письменным столом, держа ноги в тазу с холодной водой, чтобы снизить давление в висках и закончить статью к сроку.