Якобсен искоса взглянул на Коплана. Ему не понравилось, что его критикуют при Халати, тем более что тот, казалось, разделял высказанное Копланом мнение.

— Разумеется, — сказал сириец. — Это может пройти с впечатлительными людьми, но как только нападаешь на крутого, назад вернуться не можешь и сам лишаешься возможности узнать.

Он остановил на Коплане полный симпатии взгляд.

— Поздравляю вас. Вы прекрасно справились в Мафраке, — сказал он. — Не знаю, какой способ вы избрали, но цель достигнута. Мои люди смогли действовать совершенно спокойно. Они не видели ни одного иорданского солдата.

Франсис принял комплимент, не выразив радости, которую, как предполагалось, должен был чувствовать.

— Мне очень помогла Клодин, — уверил он, рассматривая свои ногти. — Эта девушка первоклассная актриса. Она может оказать большие услуги, при условии, что ею будут хорошо руководить.

Расслабившийся Халати согласился; с игривым огоньком в глазах, он сказал улыбаясь:

— За время этого маленького путешествия вы смогли оценить все ее достоинства?

— Вы заблуждаетесь, — возразил Франсис. — Любовные игры и работа несовместимы. Я их никогда не смешиваю.

Сириец пристально посмотрел на Якобсена.

— Слышите? — саркастически спросил он. — Это то, что я называю правильным мышлением. Намотайте это себе на ус.

Скандинав, пожав массивными плечами, пробурчал с недовольным видом:

— Не понимаю, что это меняет, если в перерывах между делом порезвишься с девочкой.

— Это вопрос принципа, — отрезал сириец. — Нельзя полностью доверять человеку, слишком падкому на женские прелести.

Он снова повернулся к Коплану и сказал:

— Вы на правильном пути, продолжайте в том же духе. У нас серьезных людей ждет хорошее будущее.

Он открыл ящик стола, достал огромную пачку банковских билетов, но прежде чем начать считать деньги, спросил Якобсена, указывая на Коплана пальцем:

— Как, по-вашему, он вел себя сегодня вечером?

— Неплохо, — с неохотой признал скандинав. — Он энергичен и быстро соображает.

— Хорошо, — согласился сириец.

Он опытным движением пересчитал пачку с удивительной быстротой; отделив затем часть, он протянул Коплану.

— Вот ваша первая плата, — сказал он. — Две тысячи сирийских фунтов. Хватит вам этого для начала?

— Все честно, — ответил Коплан.

Он сложил двадцать стофунтовых купюр и убрал их во внутренний карман, пока Халати отсчитывал другую сумму для Якобсена.

Когда тот тоже спрятал гонорар, Халати заявил:

— А теперь — отдыхать! Я пригласил парней, участвовавших в акции на нефтепроводе, естественно, несколько девочек, но при них молчок. Наши дела их не касаются. Идите за мной.

Мужчины поднялись на верхний этаж и вошли в большую комнату, где раздавались смех и голоса.

Шесть празднично одетых мужчин и девять женщин, в том числе Клодин, находились в гостиной, обставленной широкими диванами, маленькими круглыми столиками и яркими пуфами. Пол и стены покрывали толстые ковры, из медной курильницы шел ароматный дым, приглушенный свет струился из розовых трубовидных ламп, расположенных на верхней части карниза. Только длинный ряд бутылок шампанского, поставленных охлаждаться в серебряные ведерки, привносил современную нотку.

Появление Халати и его подручных вызвало вопль. Эта была прелюдия к празднеству, которое — и это знал каждый — быстро превращалось в вакханалию. Сириец представил Коплана гостям. Среди участников диверсии на нефтепроводе было трое европейцев балканского происхождения и три субъекта неопределенной расы со смуглой кожей и волосами цвета воронова крыла. Впрочем, все изъяснялись на плохом французском, хотя вполне понятном.