Он меня не убедил. Хотя я понятия не имела, как раскрываются преступления, и сознавала всю дерзость и опасность попытки советовать полицейскому, что следует делать, я почувствовала себя обязанной сказать:

— Мисс Уайт упомянула, что служила гувернанткой в доме некоего мистера Джозефа Локка в Бирмингеме. Возможно, он мог бы помочь вам установить ее убийцу.

Лицо констебля Диксона вспыхнуло раздражением.

— Возможно, мог бы, мисс, а возможно, и нет. — По его взгляду я поняла, что меня он считает глупой истеричкой. — У полиции хватает дел и без того, чтобы рыскать по всей Англии неизвестно за кем.

— Значит, вы не собираетесь дальше расследовать смерть мисс Уайт? — сказала я, встревоженная его видимым намерением списать это убийство на неизвестного преступника, отыскать которого невозможно.

Мое тело сотрясала дрожь. Энн вытерла испарину с моего лба, и я боялась, что меня вот-вот вытошнит.

— Я доложу об этом деле по начальству, — напыщенно сказал констебль Диксон, — и, если оно сочтет, что необходимо расследование, им займутся. А теперь, мисс Бронте, если вы меня извините… — Он прощально коснулся полей шляпы, а затем добавил: — Лучше прилягте. Вид у вас не очень хороший.

Тут я должна прервать мой рассказ о том, что происходило со мной после смерти Изабели Уайт, и сосредоточить внимание на другом фрагменте в гобелене моей истории. Читатель, отведи глаза от бедной Шарлотты Бронте, съежившейся на стуле, и сосредоточь свой умственный взор на толпе, заполнившей Патерностер-роу. Ты видишь мужчину, который следит за происходящим с особым интересом? Ему примерно лет тридцать пять, стройная сильная фигура; черный сюртук, брюки и шляпа того же цвета. Лицо в обрамлении непокорных черных волос — худое и смуглое. Что-то есть в его чертах от гордого сокола. Ты видишь его глаза — сверкающего хрустально-серого оттенка, сосредоточенные на мне?

Я была слишком поглощена своими мыслями, чтобы его заметить, и только позже узнала, что он был там. Звать его Джон Слейд, хотя некоторые люди — включая меня — знали его под разными другими именами. Мистер Слейд, дослушав вышеизложенный обмен фразами, проследил, как моя сестра увела меня в «Кофейню Капитула». Его лицо ничем не выдало его отношения к тому, чему он был свидетелем. Он быстро покинул Патерностер-роу, остановил кеб и поехал по Флит-стрит, по оживленному Стрэнду, через Ковент-Гарден, чтобы сойти в Севен-Дайлс. По сторонам узкой извилистой булыжной улицы смотрели закопченные окна, будто слепые глаза грязных обветшалых трущобных домов. Глубокие сточные канавы разили вонью экскрементов: крысы и бродячие псы искали чем поживиться на мусорных кучах. Севен-Дайлс — место отчаяния, обиталище потерянных душ.

Мистер Слейд бросил сверкающий взгляд по сторонам. Беззубые старухи, сидящие на ступеньках, оравы маленьких оборвышей, нищие и бродяги, и какой-то мужчина, катящий тележку, полную костей и тряпок. Убедившись, что за ним никто не следит, мистер Слейд поднялся на крыльцо одного из домишек и вошел в открытую дверь. В сумеречной прихожей витал запах мочи и капусты. Из комнат (их было много) доносились грубая брань, плач младенцев, звяканье посуды. По трухлявым ступенькам он поднялся на чердак и подергал дверь. Она оказалась запертой. Он достал из кармана отмычку, открыл дверь, вошел в комнату и закрылся внутри.

Скошенный потолок из некрашенных стропил и оштукатуренные стены в разводах сырости заключали кровать, стул и комод. Свет сочился сквозь грязное оконце. На трухлявых половицах мистер Слейд увидел саквояж с узором из роз. Он высыпал его содержимое на кровать. Затем кратко осмотрел и отложил в сторону женскую одежду. Развернув бахромчатую шаль индийского шелка, он обнаружил билет на судно, которое по расписанию должно было отплыть из Марселя на следующий день.