Переломным моментом для Расти Барбера стала война. Он ушел в армию рядовым и участвовал в высадке десанта союзников в Нормандии в составе Третьей армии. К концу войны он дослужился до лейтенанта и был кавалером ордена Почета и двух «Серебряных Звезд», официально признанным героем. Во время битвы за Нюрнберг в апреле 1945-го в одиночку ворвался на укрепленную огневую позицию немцев, убив шестерых солдат противника, причем последних двух заколол штыком. Когда вернулся в Мериден, в его честь устроили парад. Он восседал на заднем сиденье автомобиля с откидным верхом и махал рукой девушкам.

После войны Расти обзавелся еще двумя ребятишками, купил собственный каркасный домик в Меридене. Однако к мирной жизни смог приспособиться совсем не так хорошо. Перепробовав себя на нескольких поприщах – в страховании, торговле недвижимостью, ресторанном бизнесе, – он наконец нашел место коммивояжера. Торговал различными марками одежды и обуви, большую часть времени проводил, колеся по югу Новой Англии с коробками образцов в багажнике своего автомобиля, которые показывал владельцам магазинов в одном тесном офисе за другим. Глядя на тот период жизни моего деда, я думаю, он, должно быть, прилагал огромные усилия, чтобы не сорваться. Расти Барбер унаследовал от своего отца склонность к насилию, которую война подпитывала и поощряла, при этом никакими другими особыми талантами он не блистал. И тем не менее дед мог бы справиться. Он мог бы прожить свою жизнь тихо и мирно, подавляя свои наклонности. Но обстоятельства сыграли против него.

11 мая 1950 года Расти, находясь в Лоуэлле, штат Массачусетс, поехал в магазин одежды «Биркес», чтобы продемонстрировать новую линию осенних курток «Майти Мак». Потом решил заскочить перекусить в закусочную под названием «Эллиотс», которую любил. При выезде с парковки случилась авария. Другая машина въехала в «бьюик» Расти в тот момент, когда он выворачивал оттуда. Завязалась перепалка, переросшая в потасовку. Противник Расти вытащил нож. Когда все было кончено, он остался лежать на улице, а Барбер зашагал прочь как ни в чем не бывало. Раненый поднялся, прижимая руки к животу. Сквозь его пальцы сочилась кровь. Он расстегнул рубаху, продолжая при этом одной рукой держаться за живот, как будто у него прихватило желудок. Когда же наконец убрал руку, из него вывалились влажно поблескивавшие кольца кишок. Вертикальный разрез тянулся через весь его живот от грудины до лобка. Он своими руками заправил внутренности обратно и, придерживая живот, поковылял в закусочную вызывать полицию.

Расти получил по полной программе: нападение с целью убийства, нанесение увечий, нанесение тяжких телесных повреждений при помощи оружия. На суде он утверждал, что действовал в рамках самозащиты, но опрометчиво признался, что не помнит ничего из того, в чем его обвиняют, включая то, как отобрал у пострадавшего нож и вспорол ему живот. Помнил лишь, как тот пошел на него с ножом, а дальше в памяти его зиял провал. Приговорили его к сроку от семи до десяти лет лишения свободы, из которых он отсидел три. К тому времени, когда он вернулся обратно в Мериден, его старшему сыну Уильяму – моему отцу, Билли Барберу, – исполнилось восемнадцать, и он стал уже настолько неуправляем, что обуздать его было не по силам никакому отцу, даже столь грозному, как Расти.

И тут мы достигаем той части истории, где нить повествования прерывается. Потому что у меня практически нет воспоминаний о моем отце, лишь разрозненные обрывки: расплывшаяся сине-зеленая татуировка на запястье с внутренней стороны в виде не то креста, не то кинжала, которую он наколол где-то в тюрьме; его руки, бледные, с красными костяшками и костлявыми пальцами – такие вполне легко было представить в качестве орудий убийства; полный рот длинных желтых зубов; изогнутый нож с перламутровой рукоятью, который он всегда носил при себе за поясом, автоматически засовывая его туда с самого утра, как другие мужчины суют в задний карман брюк бумажник.