|
Бездну, точно струны или нити паутины, пронизывали импульсы, и даже не касаясь огней, он считывал их с легкостью: любовь и тревога – Алиса; сильное напряжение – провидица Тренгар, всплеск любопытства – Сигеру'кшу, трудившийся сейчас в лаборатории, сотни обыденных желаний, чувства голода или сытости, радость удачной охоты, удовольствие, с каким мастер глядит на свое творение – этим тянуло от лльяно. Разумы, тысячи, миллионы разумов на планете, и больше ничего; сонм огней, пылающих в ментальном пространстве, но ничего чужеродного и странного. Никакой огромной твари с внечеловеческим сознанием.
Огонек Обны Шеты разгорался все ярче. Тревельян чувствовал, что от ее разума тянется нить, будто не имевшая конца – она растворялась в сияющей пустоте, нарушая гармонию связей. Необычная ситуация! Нити были ментальными каналами и обрываться не могли; любая связь, формируемая сознательно или интуитивно, имела источник и адресата. В принципе, многих адресатов, покольку источник мог контактировать с группой других разумных существ, даже со всем сообществом в Галактике. Конечно, то был бы исключительный случай, с которым Тревельян не сталкивался никогда. Он прикоснулся к разуму Обны Шеты. Кажется, она пыталась с кем-то связаться, но канал, открытый ею, в самом деле не имел конца. Однако тянулся он не в пустоту – что-то там было, огромное, дремлющее, не похожее на огонь иного разума, на яркое пламя, каким представлялся пусть чуждый, но могучий интеллект. Тревельян скользнул вдоль нити, переброшенной провидицей, и светлую бездну сменила тьма. Мрак не казался однородным – нечто медленно и лениво ворочалось в темноте, тут и там вспыхивали и гасли тусклые искры, между ними метались слабые, едва ощутимые импульсы, но эти связи не были стабильными, их рисунок выглядел переменчивым и зыбким. «Мыслящий хаос?.. – подумал Тревельян. – Или не мыслящий, а только имитирующий мысль?..» Внезапно он понял, отчего не смог добраться сам до разума этой твари, до того, что служило ей как бы разумом. Всякое существо, обладающее интеллектом, живое или искусственное, подобное Мозгу с Сайкатской станции, осознавало себя как личность, неповторимую и уникальную. Огни, пылавшие в ментальной бездне, были не маяками интеллекта, знаний, памяти, но символом «я», искрой самосознания, что вспыхивает в младенческие годы, разгорается в зрелости и гаснет со смертью. Воспринимая это как данность, он не представлял иного. Даже Мозг, не живой, но творение живых разумных, подчинялся такому порядку вещей, так же, как любой искусственный разум, превосходящий порог Глика-Чейни. Но иное существовало – разум или подобие разума, не имевшее самосознания. Покинув мрак, скрывавший эту тварь, он глубоко вздохнул и вынырнул из транса. Алиса смотрела на него. Ее глаза были огромными, в дрожащих ладонях поблескивал инъектор. – Как долго! – прошептала она. – Больше часа! Я уже хотела… – Все в порядке, милая. – Ивар приподнялся в кресле, бросил взгляд на Обну Шету и пробормотал: – Упорная, однако! Бьется, как рыба об лед! А там, как сказано у Йездана, пустота, лишенная души… Попробую ее извлечь. На мгновение погрузившись в транс, он коснулся сознания провидицы и оборвал нить, не имевшую конца. Обна Шета пришла в себя не сразу – как было и при первом сеансе на астродроме, ей понадобилось минут пятнадцать. Наконец, щеки ее порозовели, глаза открылись, и женщина слабым голосом попросила вина. Выхватив бокал из рук Алисы, она принялася жадно глотать, расплескивая напиток. – Я не смогла… – Голос Обны Шеты, сильный и звонкий, сейчас походил на хрип. – Не смогла… Это существо не отзывается… – И не отзовется, – сказал Тревельян. |
