– Можно себе представить, – хмыкнул Юханссон. – Въехал в канаву. В деревне в обычный пятничный вечер.

– Да, конечно, и, по его словам, был трезвый как стеклышко, – сказал Ярнебринг и ухмыльнулся. – Мы ведь пообщались и с ним тоже.

– В общем, чтобы не утомлять тебя подробностями, дело обстояло так, – продолжил он. – Сначала наш тренер помогает соседу вытащить автомобиль из канавы. Потом он едет к себе домой. Жена спит. Одна в доме. Тогда он возвращается к соседу, который заехал в канаву. Сидит там полночи и пьет вместе с полудюжиной родственных душ, тоже соседей, прежде чем, покачиваясь, возвращается домой и засыпает. Я принял его алиби. А как бы ты поступил на моем месте?

– Принял бы его алиби, – кивнул Юханссон. – Что произошло потом? С расследованием, я имею в виду.

– Все как обычно. Мы покопались в прошлом Жасмин и ее семьи. Проверили всех, кто находился поблизости к ней. Родственников, друзей, знакомых, соседей, товарищей по школе, подружек и их старших братьев и сестер. Опросили живущих по соседству, разносчиков газет, почтальонов, электриков, водопроводчиков и прочих работяг, и всех других, кто просто находился в кабаках поблизости. Проверили поездки такси в тот район и из него в те часы, когда девочка исчезла. Прошлись по придуркам, помешанным на сексуальной почве. Отследили все другие преступления, которые случились тогда и могли иметь хоть какое то отношение к Жасмин. Обратились к общественности. Я и мои парни, а также пара коллег женского пола в нашей компании сделали все необходимое и возможное. Точно по учебнику. И по большому счету результат получился нулевой. Мы так и не нашли место преступления, но при мысли о состоянии, в котором находилось тело Жасмин и ее одежда, все, скорее всего, произошло в помещении. Но нас было слишком мало. И мы слишком поздно взялись за дело.

– На ней была одежда?

– Нет, – ответил Ярнебринг и покачал головой. – Тело было нагое, абсолютно нагое. Никакой одежды, украшений, ничего. Их он выбросил в те же кусты. Примерно в сотне метров от тела. Один из наших кинологов обнаружил все эти вещи на следующий день, в субботу 22 июня. Когда прочесывали район вокруг места находки. Ее одежда, обувь, рюкзак, часы, колечки, которые были на ней, две штуки, если я правильно помню, лежали засунутые в пару полиэтиленовых мешков, подобных тем, какие использовались для упаковки тела. Они даже принадлежали одному рулону из десяти таких, какой можно купить в любой хозяйственной лавке. Пакеты с одеждой он просто связал вместе, обычным бабским узлом, если тебе интересно.

– Одному рулону… – повторил Юханссон. – Откуда ты это знаешь?

– Коллега из технического отдела додумался. Смышленый до невероятности. Тело Жасмин и ее одежда были упакованы всего в шесть мешков. Пять первых и последний из рулона. Четыре промежуточных отсутствовали. Их он, вероятно, использовал для чего то иного, когда прибирал за собой. Неясно, для чего конкретно, поскольку мы так их и не нашли.

– Окровавленная простыня и все такое, – предположил Юханссон. – А Бекстрём? Чем занимался он?

– Чем и обычно, – сообщил Ярнебринг. – Главным образом сидел и разглагольствовал об отце Жасмин. Тот не давал ему покоя.

– Интересно, каким образом такой, как Бекстрём, смог стать полицейским, – проворчал Юханссон, чьи мысли неожиданно потекли в другом направлении.

– Его отец был полицейским, – напомнил Ярнебринг и усмехнулся. – Скорее всего, не меньшим подарком, чем сынуля. Дядя служил в полиции. Его кузен тоже полицейский, из бывшего мотопатруля, полный идиот и, представь себе, председатель полицейского профсоюза. Поэтому здесь нет ничего странного. Таких много среди нашего брата. Бекстрём, по крайней мере, хотя бы не настрогал кучу детей, которые стали бы полицейскими.