|
"Всех, -- спрашиваю, -- фрицев сокрушил?" -- "Фрицев? Кабы фрицев! Власовцы, заразы, атаковали! Один раненый зажался в овражке: "Не стреляйте, я советский..." -- "Ну, и?.." -- "Чего, ну? ПонятноЯ б его сам, подлюгу!.." Хорохорюсь, хотя представить в общем-то не могу: как это "я б сам"? -- ведь русский же, советский, наш бывший... И атакует, сволота! Да еще как атакует! Осатанело. Народу сколько за один день перебило! Смута на душе. Жрать хочется, спина болит, плечо и рука онемели. А тут снова здорово: "фокке-вульфы" прилетели, по две бомбы фуганули и давай из пулеметов нас поливать. Но уж и нашим тоже надоело -- палят из всех ячеек и щелей кто во что горазд. Неподалеку, слышу, даже из пистолета кто-то щелкает. И я со зла карабин свой сгреб, хотя и знал, что "фокке-вульф" из такого оружия сбить -- все равно что пытаться в озере Байкал одну-единственную, будь она там, кильку выудить. Палю с левого плеча, в раж вошел. Глядь: "фокке-вульфы" ходу даютМне блазнится, что это я их отпугнул. "А-а-а, стервы! А-а-а, коршунье! Получили! Я-а вот вам!.." В это время как шандарахнуло! Ложа карабина в щепки, телефон вдребезги, и сам я -- не то на том свете, не то на этом лежу, дым нюхаю. Земля на меня сыплется, заживо засыпает. Страшно сделалось. Как выскочил из полуразвороченной щели и к ребятам рванул -- не помню. "Свалился, -- рассказывает уже в Ленинграде Слава, -- все в тот же недокопанный блиндаж. Глядим: рука навыверт, кровина хлещет ручьями. Пробуем перевязать -- бьешься, кричишь: "Самолет! Где самолет! Я же его!.." А того не соображаю, что другие самолеты прилетели, может, и снаряд ударил, -- немцы начали артподготовку перед последней в тот день атакой. Мы со Славой бежали под гору, к деревне. Голова кружилась. Я пить просил. Друг пить не давал -- опытный он уже был, десантную школу кончил. Его за Днепр на плацдарм с десантом выбрасывали, да неудачно. Весь тогда почти десант погиб. Слава в наше расположение ночью выполз с другом одним со странным и запоминающимся именем -- Январист. С перепугу наш часовой чуть было их не уложил. "Мне, -- говорит Слава, оставшись в нашей артиллерийской части, -- после того десанта ничего уже не страшно, теперь меня не ранят и не убьют". Так оно и вышло! А меня вот ранило, дурака! И зачем мне этот самолет сдался? Зачем я только рыло свое грязное из ячейки высовывал?! Какие-то две девушки военные третью девушку, раненую, волокли. У нее, у бедной, голова моталась, ноги подгибались. Пить просила. "Вот она, вода-то!" -- показал Слава на ручеек. Девки пищат: "Как же пить такую воду!" Ручей и правда точно с бойни течет, бурый от крови и мути. "Зажмурьтесь!" -- гаркнул Славка и потартал меня дальше. Со всех сторон в деревню раненые текли, поодиночке и группами. |
