Веники поднимали па чердак и сарай, вешали попарно на жерди, на
перекладины -- где только можно уцепить веники, там и вешали. Всю зиму
гуляло по чердаку и сараю ветреное, пряное лето. Потому и любили мы,
ребятишки, здесь играть. Воробьи слетались сюда по той же причине,
забирались в веники на ночевку и не содомили.
И всю зиму березовый веник служил свою службу людям: им выпаривают пот
из кожи, надсаду и болезни из натруженных костей. Мужики, что послабже, да
квелые старичишки надевали шапки, рукавицы, парились часами и, не в силах
преодолеть сладкой истомы, омоложения души и тела, запаривались до
беспамятства, молодухи выволакивали их из бани в наспех, неладно застегнутых
исподниках и торопливо тыкали в загривок свекру или мужу, вымещая ему
прошлые обиды.
Ах, как славно пахнет береза!
И прахом своим
В густом тонкоствольном осиннике я увидел серый в два обхвата пень.
Пень этот сторожили выводки опят с рябоватыми шершавыми шляпками. На срезе
пня мягкою топкою лежал линялый мох, украшенный тремя или четырьмя
кисточками брусники. И здесь же ютились хиленькие всходы елочек. У них было
всего по две-три лапки и мелкая, но очень колючая хвоя. А на кончиках лапок
все-таки поблескивали росинки смолы и виднелись пупырышки завязей будущих
лапок. Однако завязи были так малы и сами елочки так слабосильны, что им уж
и не справиться было с трудной борьбой за жизнь и продолжать рост.
Тот, кто не растет, умирает! -- таков закон жизни. Этим елочкам
предстояло умереть, едва-едва народившись. Здесь можно было прорасти, но
нельзя выжить.
Я сел возле пенька курить и заметил, что одна из елочек сильно
отличается от остальных, она стояла бодро и осанисто посреди пня. В
потемневшей хвое, в тоненьком смолистом стволике, в бойко взъерошенной
вершинке чувствовались какая-то уверенность и вроде бы даже вызов.
Я запустил пальцы под волглую шапку мха, приподнял ее и улыбнулся: "Вот
оно в чем дело!"
Эта елочка ловко устроилась на пеньке. Она веером развернула липкие
ниточки корешков, а главный корешок белым шильцем впился в середину пня.
Мелкие корешки сосали влагу из мха, и потому он был такой линялый, а корешок
центровой ввинчивался в пень, добывая пропитание.
Елочка долго и трудно будет сверлить пень корешком, пока доберется до
земли. Еще несколько лет она будет в деревянной рубашке пня, расти из самого
сердца того, кто, возможно, был ее родителем и кто даже после смерти своей
хранил и вскармливал дитя.
И когда от пня останется лишь одна труха и сотрутся следы его с земли,
там, в глубине, еще долго будут преть корни родительницы-ели, отдавая
молодому деревцу последние соки, сберегая для него капельки влаги, упавшие с
травинок и листьев земляники, согревая его в стужу остатным теплым дыханием
прошедшей жизни. |