Лидия, запрокинув голову, сделала большой глоток, при этом в горле, бледную полноту которого, вкупе с довольно большим зобом, я раньше не замечал, словно образовался кулак, ходивший вверх-вниз, прокачивая воду. Утолив жажду, она торжественно вернула стакан Квирку, и снова они исполнили сложный ритуал с подставкой. Лили возле двери принялась всхлипывать, явно готовясь возобновить свои завывания, но Квирк подал резким голосом команду, словно пастух сторожевой собаке, и она торопливо зажала рот ладонью, от чего глаза вылупились еще больше, а выражение ужаса в них стало только отчетливее. Лидия, совершенно обессилев, стащила с волос платок и, подавленно опустив голову, прижав растопыренные пальцы ко лбу, стояла передо мной с таким видом, словно только что ухитрилась избежать катастрофы, хотя могла попасть в самое пекло. Приоткрытая входная дверь по-прежнему раздражала меня, в такой расхристанности чувствовалось нечто чудовищно оскорбительное, будто что-то либо кто-то притаился снаружи, дожидаясь удобного момента, чтобы незаметно проскользнуть внутрь.
— Чай готов, — объявил Квирк мрачно, забавно безжизненным голосом, как фарсовый злодей.
Я не понимал, что он говорит, будто слова вывернули наизнанку, и сначала решил, что он, должно быть, пьян, или это какая-то чудовищно глупая шутка. Изо всех сил стараясь сообразить, что к чему, я пережил такую же панику, которая может нахлынуть, когда, путешествуя за границей, повторяешь вопрос горничной или продавцу на трех языках, а те в ответ лишь опускают глаза или недоуменно пожимают плечами. Потом из кухни долетели обыденные звуки расставляемой посуды и выдвигаемых стульев. Я заглянул туда и увидел женщину, которая показалась знакомой, хотя я, кажется, никогда ее раньше не встречал. Пожилая дама с седыми волосами, в кривовато сидящих на носу очках в розовой оправе. На ней красовался матушкин передник, тот самый, который надевала Лидия. Дама явно чувствовала себя как дома, и на мгновение я решил, что увидел еще одного тайного жильца, о существовании которого узнал только сейчас. Заметив меня, она закивала, одарила теплой материнской улыбкой, и вытерла руки о свой, — то есть, мамин, — передник. Я посмотрел на Квирка, но тот лишь завел глаза и слегка наклонил голову к плечу.
— Чай, — снова произнес он, на сей раз громче и с выражением, как будто это слово все объясняет. — Вы наверняка есть хотите, хотя сами того не замечаете.
Его невыразительный, самодовольно-услужливый голос начал вдруг сильно раздражать меня.
Страшные новости принес Квирк. Такие Квирки всегда играют роль рокового вестника. Кто-то позвонил ему в кабинет, объяснил он, сам трепеща от ярко выраженной претензии на самозванство в этом «позвонил ему в кабинет». Он не знает, кто передал сообщение, забыл спросить, — тут Квирк вдруг принял страшно виноватый вид, как будто такие детали сейчас важны. Ему показалось, что звонила женщина, но даже тут он ни в чем не уверен. Иностранный акцент, плохая связь. Я так и не узнал, кто нам звонил. У трагедии всегда есть анонимные глашатаи в мантиях и сандалиях, она постоянно высылает их, чтобы, выпрыгнув из-за кулис, будто обессилев от долгой дороги, они, припав на одно колено перед троном владыки, склонили печальную голову, опираясь на кадуцей. Или эта штука называется иначе? Слова, слова… Неважно, у меня сейчас нет сил, чтобы заглянуть в словарь, и, если подумать, в нашем случае вполне подойдет и то, что я сказал.
Я почти иссяк.
Странная пожилая дама выступила вперед, все так же улыбаясь, так же сочувственно кивая, словно добрая бабушка в сказочном пряничном домике из леса с заблудившимися детьми. Назовем ее… как же назвать ее… — впрочем, какая разница, нарекаю ее именем чайника, «мисс Кеттл», по-моему, ей подходит. Думаю, она и в самом деле нетронутая мужчиной «мисс», и хотя прямых доказательств у меня нет, интуиция подсказывает, что передо мной старая дева. |