Изменить размер шрифта - +
  Два  месяца  назад  он  пожаловался   Керансу   на   постоянную
бессонницу. Часто из окон Беатрис Дал Керанс далеко  за  полночь  видел  в
лунном свете лейтенанта, стоявшего у вертолета на крыше базы и  глядевшего
на молчаливую лагуну. Затем Хардман, сославшись на малярию,  отказался  от
своих ежедневных полетов. Запершись на неделю в  каюте,  он  погрузился  в
странную жизнь, перечитывал свои старые записи  или  пересчитывая  пальцы,
как слепой, читающий азбуку Брайля, и перебирал сосуды с чучелами  бабочек
и гигантских насекомых.
     Заболевание нетрудно было распознать. Керанс узнал симптомы,  которые
наблюдал у себя самого: "ускоренное  вступление  в  зону  перехода",  -  и
оставил лейтенанта одного, попросив Бодкина навещать его периодически.
     Любопытно, однако, что Бодкин  отнесся  к  болезни  Хардмана  гораздо
серьезнее.
     Распахнув дверь, Керанс вошел в затемненную палату  и  остановился  в
углу у вентилятора, так как Бодкин предостерегающе протянул к  нему  руку.
Жалюзи  на  окнах  были  спущены,  и,  к  удивлению  Керанса,  кондиционер
выключен. Воздух, вырывающийся сквозь лопасти вентилятора,  был  ненамного
прохладнее  температуры  снаружи  -  кондиционер   никогда   не   позволял
температуре подниматься выше 70 градусов. Но  Бодкин  не  только  выключил
кондиционер, но и включил небольшой электрический камин. Керанс  вспомнил,
как Бодкин мастерил этот  камин  на  испытательной  станции,  устанавливая
вокруг зеркала для бритья нить накаливания.
     Бодкин, сидевший в легком металлическом кресле  спиной  к  огню,  был
одет в белый шерстяной жакет, на котором были видны  две  широкие  влажные
полосы пота, и в тусклом красном свете  Керанс  видел,  как  по  его  коже
скатывались капли, похожие на раскаленный добела свинец.
     Хардман лежал, приподнявшись на одном локте, широкая  грудь  и  плечи
были обнажены, большие руки сжаты, к ушам прикреплены  два  наушника.  Его
узкое лицо с большими тяжелыми челюстями повернулось к Керансу,  но  глаза
не отрывались от электрического пламени. Отраженный параболической  чашей,
овальный диск красного света трех футов в диаметре освещал стену каюты.
     Этот круг обрамлял голову Хардмана, как  огромный  сверкающий  ореол.
Слабый скребущийся звук доносился из портативного проигрывателя, стоявшего
на полу у ног Бодкина; на диске  проигрывателя  вертелась  пластинка  трех
дюймов в  диаметре.  Звуки,  доносившиеся  из  звукоснимателя,  напоминали
медленные удары далекого барабана. Но вот Бодкин  выключил  проигрыватель.
Он быстро записал что-то в своем блокноте, затем выключил камин и  включил
лампу у кровати больного.
     Медленно качая головой, Хардман снял наушники и протянул их Бодкину:
     - Напрасная трата времени,  доктор.  Эта  запись  лишена  смысла,  вы
можете истолковать ее, как угодно, - он вытянул свои тяжелые конечности на
узкой койке. Несмотря на жару, на его лице и обнаженной груди было  совсем
мало пота, и он следил за гаснущей спиралью камина с очевидным сожалением.
Быстрый переход