Несмотря на жару, на его лице и обнаженной груди было совсем
мало пота, и он следил за гаснущей спиралью камина с очевидным сожалением.
Бодкин встал и поставил проигрыватель на стул, вложив в него
наушники.
- Вы не правы, лейтенант. Это что-то вроде звуковых пятен Роршаха.
Вам не кажется, что последняя запись была более ясной?
Хардман неопределенно пожал плечами, очевидно, с неохотой соглашаясь
с Бодкиным. Но, несмотря на это, Керанс чувствовал, что лейтенант рад
принять участие в этом эксперименте, используя его для собственных целей.
- Возможно, - неохотно сказал Хардман. - Но боюсь, это не имеет
никакого смысла.
Бодкин улыбнулся, ожидая встретить сопротивление Хардмана и готовый
бороться с ним.
- Не оправдывайтесь, лейтенант; поверьте мне, это время потрачено не
напрасно. - Он поманил Керанса. - Идите сюда, Роберт; правда, здесь очень
жарко - мы с лейтенантом Хардманом проводили небольшой эксперимент. Я
расскажу вам о нем, когда мы вернемся на станцию. Теперь, - он указал на,
стоявшие на столике у кровати два будильника, прикрепленных тыльными
сторонами друг к другу. - Пусть эта штука действует постоянно, для вас это
не будет слишком трудно, нужно только заводить оба будильника после
каждого двенадцатичасового цикла. Они будут будить вас через каждые десять
минут - это время достаточное для отдыха, хоть вы и не успеете
соскользнуть в глубокий сон и подсознательные видения. Надеюсь, кошмаров
больше не будет.
Хардман скептически улыбнулся, бросив быстрый взгляд на Керанса.
- Я думаю, вы слишком оптимистичны, доктор. На самом деле вы,
вероятно, считаете, что я должен научиться не бояться своих снов, отдавать
себе полный отчет в них. - Он взял в руки толстую зеленую папку, свой
ботанический дневник, и начал механически переворачивать страницы. -
Иногда мне кажется, что я вижу сны постоянно, каждую минуту дня и ночи.
Возможно, мы все их видим.
Тон его был смягченным и неторопливым, несмотря на усталость,
иссушившую кожу вокруг глаз и рта, отчего его длинные челюсти выдавались
еще больше, а лицо казалось худым, щеки запали. Керанс понял, что болезнь,
чем бы она ни была, не затронула самой сущности Хардмана. Жесткая
независимость Хардмана была столь же сильна, как будто стальное лезвие
прорезало какое-то ограждение и высвободило скрытые силы организма.
Бодкин вытирал лицо желтым шелковым Носовым платком, задумчиво глядя
на Хардмана. Грязный шерстяной жакет и случайный подбор одежды,
одутловатая, окрашенная хинином кожа делали его похожим на потрепанного
знахаря, маскируя резкий и острый интеллект.
- Возможно, вы правы, лейтенант. Действительно, некоторые утверждают,
что сознание есть ни что иное, как особая разновидность каталептического
бреда, что способности и возможности центральной нервной системы во время
сна столь же обширны, как и в период, который мы называем бодрствованием. |