— Я привез ему американские сигареты «Кемел».

Поручик подошел к окну. Дом, стоявший напротив через дорогу, очень хорошо просматривался. Когда там зажигают свет, можно видеть, как живут твои соседи.

— Перед уходом он мне сказал, что вы можете прийти. Подвел меня к окну, дал театральный бинокль и сказал: «Ты должна знать, мама, что происходит в квартире напротив». Я всегда делала то, что говорит сын. В окне напротив мы увидели, что появился мужчина в черном плаще и шляпе. Так ходили по городу немцы, поляки не носят клеенчатых плащей, похожих на кожаные пальто. Мужчина подошел к камину, наклонился и что-то положил под резиновый коврик. Больше он ничего не делал. Вдруг появились какие-то люди. Похоже, человек в плаще не знал об их присутствии в доме. Они достали что-то из-под коврика, схватили мужчину, засунули ему кляп в рот и увели. Кажется, их было трое. К дому подъехала машина. Фургончик, на борту нарисованы газеты и их названия, на таких развозят печать по киоскам. Мужчину запихнули в фургон и тут же уехали. Сын дал мне конверт и сказал: «Это объявление отнесешь утром в редакцию «Вестника». И еще он дал мне пять рейхсмарок. «Попроси дать объявление какого-нибудь мальчишку, сама сиди в машине Януша. Я ему позвоню, и он за тобой заедет. Мне пора. Если не вернусь, все расскажи человеку, который принесет для меня американские сигареты». Кшиштоф выбежал на улицу, сел на мотоцикл и уехал.

— Вы отвезли объявление?

— Януш за мной не приехал, я взяла экипаж. Такси в Кракове нет. Извозчик довез меня до редакции, я попросила его подождать. Дети по городу одни не ходят, но я нашла молодого человека — обычный монах, очень любезный. Я вернулась в экипаж и наблюдала за дверью издательства. Через десять минут к дверям подъехал тот же фургон, что я видела днем раньше, священника вывели, запихнули в машину и увезли.

— Вы не читали это объявление?

— Читала. Кшиштоф велел мне проследить, появится оно в газете или нет. Это был некролог, и указывался адрес умершего. Он жил в доме напротив. Но объявление в газете не появилось, а в том окне в течение двух недель я видела головорезов из фургона. Потом они ушли.

— А теперь главный вопрос, пани Ядвига. Вы очень внимательная женщина, как вы думаете, кто эти люди из фургона? Немцы или поляки?

— Нет, не немцы. Немцы не терпят спешки, они ничего не боятся, ходят в форме и с оружием. А эти люди очень суетливы и пугливы.

— Значит, подполье?

— Если судить по частым взрывам в центре города, то подполье работало очень активно. Только жители не приветствовали их поступков.

— Почему же?

— Они взорвут машину с каким-нибудь офицером, а немцы оцепляют район, сгоняют всех на площадь и расстреливают каждого второго. За одного немца умирает сотня поляков. Кому это надо? Немцы вели себя прилично, после того как вывезли всех евреев в лагеря. Активных поляков тоже отправили в лагеря. В городе остались коммерсанты, рабочие и старики, которые обслуживали немцев. Я не понимаю поведения подполья, по их вине много людей погибло зря. Скажите, пан поручик, а где же Кшиштоф?

— Его удивило, когда поляки напали на человека в черном плаще?

— Думаю, да.

— И я так думаю. Иначе он не растерялся бы. Зря он поехал за ними на мотоцикле, но, скорее всего, с ним все в порядке.

— Прошло девять месяцев с того дня.

— Восемь, пани Ядвига. Вы должны знать, ваш сын настоящий патриот своей Родины, и я верю, что с ним ничего не случилось. Потерпите. Война еще не кончилась, но скоро Берлин падет, тогда все вздохнут полной грудью.

Поручик поцеловал женщине руку, откланялся и ушел.

У Клубнева оставался последний резерв, о котором никто не знал.