|
Заметьте, никакой летчик не позволит залезть в кабину, не вытерев предварительно ног; в жизни не встречал пилота, пинающего сапогом колесо, как это запросто делают темные шоферюги. И не такие уж это мелочи. Авиация женского рода, и требуют деликатного обращения. Не зря все мы ведем предельно почтительные тайные диалоги с нашими машинами, можете считать это пережитком, суеверием, да хоть мракобесием. Слова — мусор. А суть-то вот в чем — машина в моих руках, правильно, но сам я — в ее власти.
Испытав в полетах везенье и невезенье, нарадовавшись и натерпевшись страха, в конце концов понял — не стоит подсчитывать, чего досталось больше — плюсов или минусов, нет никакой необходимости подбивать балы, а вот, что порекомендовал бы всем молодым коллегам — везет, так не стесняйтесь улыбаться, ловите мгновение! Авиация тем и замечательна — она много берет у человека, но еще больше дает взамен. Коль нет цели, личность исчезает, расплывается, тает. По мере того, как цели усложняются, достигать их делается, понятно, труднее — а в авиации всегда так — но вы не отступаете, и вас ждет награда — вы ощущаете уверенность — живу не зря! Есть такое жаргонное понятие — «сложняк», кроется за ним, ох, много чего — полеты в облаках, пилотирование вне видимости земли исключительно по приборам, путь в сплошной черноте — к звездам и, понятно возвращение домой после свидания с ними. Если попробовать очень коротко характеризовать суть «сложняка», то все сведется к тому, что человек, не наблюдающий естественного горизонта, очень быстро теряет всякое пространственное представление. Слепой полет поэтому возможен лишь при помощи специальных приборов и не прост: судя по авиагоризонту, например, ваша машина накренилась, допустим, вправо, а природный сигнал, исходящий, уж извините, от задницы сообщает — ты валишься влево! Преодолеть себя, довериться самолетным стрелочкам, действовать в строгом согласии с ними — единственная возможность сохраниться в «сложняке». Более или менее научившись летать в облаках днем, я приступил к освоению ночи. Сперва пилотировал в простых метеорологических условиях и в не самые темные ночи, потом, как полагается в авиации, шаг за шагом начал приближаться к настоящему ночному «сложняку». И вот взлетаю, почти сразу теряю из виду световые ориентиры на земле, ползу вверх в сплошной чернотище, стараясь не отвлекать взгляд от приборов, хотя кончики крыльев, озаряемые бортовыми огоньками — левым красным и правым зеленым — так и тянут к себе, так и влекут — глянь! Знаю: отвлекаться нельзя. Но кажется, я уже говорил: знать — одно, уметь — совсем другое… На трех тысячах восьмистах метрах меня встречают звезды. Об удивительной красоте и коварстве ночного неба и стихами и прозой поведано более, чем достаточно — по черному бархату неба стелется золотая россыпь звезд и манящая даль неведомых миров зовет в свои объятия… но мне не докрасивостей истинных и мнимых, звезды, стоит заглядеться, завертят и сбросят с высоты, только посмей усомниться, не поверить правде приборных стрелочек. Постепенно замечаю — звезд стало вроде бы меньше, чернота за остеклением кабины сгущается, по фонарю побежали поблескивающие дорожки. Та-а-ак! На моем пути встал грозовой фронт — я вижу, как ночную черноту разрывают электрические светящиеся потоки, машину побалтывает все сильнее. Лезть в центр грозы и рискованно, и запрещено. Запрашиваю по радио командный пункт, прошу разрешения сменить эшелон. Но разряды такие, что кроме треска я ничего в наушниках шлемофона различить не могу. Надо принимать решение. Самому. Взгляд в сторону — с консолей стекают голубыми затейливыми нитями статические заряды. Красиво. Но засматриваться нельзя… Разворачиваюсь влево и начинаю осторожное снижение. Попытаюсь выйти в район видимости Волги. |
