Одевшись, я обсуждаю с фру Йенсен ужин и составляю список покупок. Фру Йенсен немногословна, скрытна, и ее слегка оскорбляет факт, что она больше не может хозяйничать здесь по своему усмотрению, как привыкла. Какая глупость, бормочет она, мужчина в его возрасте женится на молоденькой. Произносит она это не очень громко, чтобы мне не пришлось отвечать, и я совсем не хочу слышать, что она там бубнит. Я всё время думаю о своем романе, у которого уже есть название, хотя не вполне уверена, о чем он будет. Я просто пишу, и, может, выйдет хорошо, а может, и нет. Самое важное — я счастлива, когда пишу. Я счастлива и забываю обо всем вокруг, пока не приходит время вешать на плечо коричневую сумку и отправляться по магазинам. И меня снова охватывает утренняя темная печаль, потому что на улицах сплошь и рядом попадаются влюбленные пары. Они держатся за руки и смотрят друг другу в глаза глубоким взглядом — я почти не в силах вынести такое зрелище. Я задумываюсь о том, что никогда не была влюблена, кроме того короткого мгновения два года назад, когда возвращалась домой из «Олимпии» с Куртом за день до его отправления в Испанию, на гражданскую войну. Может, он мертв, а может, вернулся домой и нашел другую. Может, и не было никакой необходимости выходить замуж за Вигго Ф., чтобы выбиться в люди. Может, я поступила так только потому, что этого ужасно хотелось моей маме. Я тычу пальцем в мясо — проверяю, нежное ли оно. Этому меня научила мама. Стоимость записываю на маленьком листке, иначе забуду, пока доберусь до дома. Когда все покупки сделаны и фру Йенсен уходит, я снова забываю обо всем и молочу по клавишам машинки, пока это никому не мешает.

Мама часто заходит ко мне в гости, и вместе мы можем подурачиться. Через несколько дней после моей свадьбы она открывает шкаф и изучает весь гардероб Вигго Ф. Она зовет его Виггомэн: как и у других, у нее язык не поворачивается называть его просто Вигго. У меня тоже, потому что в этом имени есть что-то дурацкое, если, конечно, оно не принадлежит ребенку. Мама рассматривает всю его зеленую одежду на просвет и находит костюм, настолько изъеденный молью, что для носки он уже не годится. Из него фру Брун может сшить для меня платье, решает мама. Если ей пришло что-то в голову, то перечить просто бессмысленно, поэтому я сдаюсь без всякого сопротивления — и в надежде, что Вигго Ф. не кинется искать костюм. Какое-то время спустя мы приходим к моей семье. Это случается редко, потому что я просто не выношу его манеры общения с моими родителями. Он говорит громко и медленно, словно с отсталыми детьми, и тщательно выбирает темы, которые, как ему кажется, могли бы их заинтересовать. Мы сидим в гостях, и вдруг он тихонько толкает меня локтем в бок. Забавно, произносит он, покручивая усы между большим и указательным пальцами, ты обратила внимание, что платья у твоей матери — из той же ткани, что и костюм в моем шкафу? Мы с мамой вылетаем в кухню, сотрясаясь от смеха.

В этот период мы с мамой близки, потому что я больше не питаю к ней никаких глубоких и болезненных чувств. Она на два года младше своего зятя, и они только и болтают о том, какой я была в детстве. Я совершенно не узнаю себя в маминых описаниях, словно всё это о другом ребенке. Когда она заходит к нам, я прячу роман под замок в тумбе письменного стола Вигго Ф., готовлю кофе и мы пьем его за приятными разговорами. Беседуем о том, как хорошо, что моему отцу удалось быстро найти работу в мастерской Эрстед, о кашле Эдвина, обо всех тревожных сигналах, посылаемых внутренними органами мамы, — они стали мучать ее сразу после смерти тети Розалии.