Что уж тут говорить, Грейди и сам напоминал себе Большого Брата, но тем не менее все эти семь лет продолжал отслеживать перемещения Фрэнка Темпла III. Это было незаконно, поскольку Фрэнк решительно ни к чему причастен не был, однако Грейди считал, что хотя бы это он сделать для парня может.

Долгое время компьютер, регулярно проводивший поиск отпечатков пальцев Фрэнка и его номера социального страхования, помалкивал. От Фрэнка давно уже не поступало никаких вестей, и хоть у Грейди несколько раз возникало сильное желание поговорить с мальчиком, он этого не делал. Он просто приходил каждый день на работу, бросал взгляд на календарь, показывавший, что до ухода на покой ему уже недалеко, и надеялся, что Фрэнк в поле зрения его радара так и не попадет. Грейди не хотелось бы услышать, как тот запищит.

Однако радар все же запищал, обнаружив арест в Индиане, и у Грейди, увидевшего на экране своего компьютера сообщение о нем, болезненно свело живот. Он вздохнул, начал читать подробности, а прочитав, вздохнул снова, уже с облегчением. Появление в пьяном виде в общественном месте. Второй арест за семь лет и тоже из тех, о которых можно сказать лишь одно: не велика беда. Во всяком случае, Грейди надеялся, что только это о нем сказать и можно. Сидя за письменным столом, он взглянул на силуэты небоскребов Чикаго и послал за многие мили безмолвный запрос: «Скажи мне, что ты просто валял дурака, Фрэнк. Скажи, что ты всего лишь выпил с приятелями пива и вы хохотали на улице, как радостные идиоты. Скажи, что не было ни драки, ни иного насилия. Ведь ты прошел такой долгий путь».

Долгий, долгий путь.

Фрэнку III, когда Грейди познакомился с ним, было восемнадцать. Худощавый, приятной наружности, он обладал смуглой кожей, на которой резко выделялись ярко-синие глаза, и зрелостью, какой Грейди до той поры ни в одном человеке его лет не встречал. Он отличался такой сдержанностью, что Грейди счел нужным посоветоваться с психологом.

— Никаких эмоций, — объяснил ему Грейди. — Из всех имеющихся у нас показаний следует, что отец был близок с ним, как ни с кем другим, и тем не менее он не проявляет никаких эмоций.

Эмоции проявились лишь при третьей их беседе. Фрэнк и Грейди сидели в гостиной Темплов, и Грейди, отчаянно стараясь разговорить парня, указал на фотографию в рамке: отец и сын стоят посреди бейсбольного поля — и спросил:

— Он учил вас играть?

Фрэнк взглянул на него так, точно вопрос этот позабавил его, а затем сказал:

— Хотите узнать, чему он меня учил? Тогда встаньте.

Грейди встал.

— Возьмите вон ту ручку и попробуйте ткнуть меня ею в сердце. Черт, да во что хотите. Будем считать, что это нож.

Грейди не хотелось делать этого, однако в глазах юноши читалось страшное напряжение, и Грейди произвел выпад.

Быстрота. Господи, каким же он оказался быстрым. Руки парня двигались стремительнее, чем у любого другого когда-либо виденного Грейди человека, — за долю секунды он успел вцепиться в его запястье и уткнуть острие ручки ему в горло.

— Вы не очень старались, — сказал Фрэнк Темпл III. — Попробуйте еще разок. Но теперь уж всерьез.

Он попробовал еще разок. И еще. Под конец Грейди обливался потом и дурака уже не валял. Он даже покраснел от стыда — перед ним был мальчишка, и тем не менее Грейди, имевший за плечами восемь лет службы в армии да пятнадцать в Бюро, справиться с этим мальчиком не смог.

Когда Грейди сдался, Фрэнк улыбнулся и спросил:

— А как я стреляю, посмотреть не хотите?

— Хочу, — ответил Грейди.