Мы ведь тоже умеем жалеть и, хотя мы не врачи, поняли, что большая часть взрослых тоже больна: злобой, ужасом. Так началась охота на ведьм. Нет, я ошибаюсь, Охота на детей, из за которой наша страна уничтожает сама себя, дикая охота, из за которой от нас отвернулся весь мир. Никому не нужен друг и союзник, готовый на «избиение младенцев». Так это зовут в Библии?
Охота длилась несколько лет. Мы приспособились жить по новому. Нас выгоняли – мы селились в подвалах, на свалках, в лесах. Нас отстреливали – мы научились отнимать или красть оружие и стрелять в ответ. Нам не продавали еду – мы маскировались под взрослых, чтобы ее купить, или воровали, такое случалось чаще.
Сейчас ужасы в прошлом. Нас оставили в покое, примирившись с нашим существованием, как примиряются с существованием, например, крыс. Кстати, так нас и зовут – «крысята», потому что один политик придумал «пометить» нас особым образом. Из за него почти сразу после второй волны смертей нас начали отлавливать и клеймить. У каждого на правой руке, между большим и указательным пальцем, выжгли черное изображение крысы.
Есть у нас другое название – «не живые – не мертвые». Оно менее унизительно, но страшнее. Мы действительно словно не живые и не мертвецы. Мы не растем. Не взрослеем. Девочки бесплодны, наши месячные прекратились. Вот что сделал непонятный «дефект». Маленькая железа, как говорил доктор, обследовавший меня, отвечает за много разных вещей, за то, чтобы люди старели, – в том числе. Некоторые ребята наивно считают свою «вечную юность» бессмертием, я же думаю иначе: мы просто можем умереть в любой момент. Не поседев, не покрывшись морщинами, взять – и умереть. Страна будущих покойников, вот мы кто. Новых детей рожают мало, немногие рискуют жизнью, чтобы дать эту жизнь кому то еще. Да, люди боятся, несмотря на то, что не было еще ни одной смерти из за «nuovа» – зачатых после того проклятого Рождества. А мы прячемся, всегда прячемся, будто нас нет. Некоторые взрослые оставляют нам еду или деньги возле убежищ. Они тоже опасаются к нам прикасаться, но поддерживают хотя бы так, по мере сил, которых у них теперь не больше, чем у нас.
Мое имя – Вэрди Варденга. Я не великая предводительница «крысиного» войска, не избранная революционерка и не та, кто знает, как положить окружающему нас аду конец. Я лишь дуреха, попавшаяся с краденым портмоне. И я стою перед главным комиссаром городского Надзорного управления Рихардом Ланном.
Часть I
Гайки
Комиссар
[Надзорное управление]
Ночь была погано дождливая и темная. Хотелось домой. Выпить стакан чего нибудь, оставшегося от лучших времен, отключиться до утра, а по возвращении формально отписаться о том, почему задержанный «крысенок» избит до смерти. Это было бы несложно, существовала стандартная формулировка. «Попытка сопротивления» – кривая, но работающая, хотя большинство задержанных «крысят» давно не сопротивлялись. Рихард Ланн посмотрел на часы и скривился: конечно, желанию осуществиться не дано.
Вэрди Варденга застыла перед ним, обхватив правой ладонью левое запястье. Мокрые лохмотья, бывшие когда то красной толстовкой и джинсами, липли к телу, с темных волос капало. Уголки губ подрагивали, то ли насмешливо, то ли нервно. На столе между Ланном и Маленькой разбойницей – иначе он ее про себя не называл – лежал кошелек.
– Снова за старое? – хрипло спросил Рихард. – Сколько я говорю тебе не соваться в мою часть города?
Девчонка кивнула, дерзко и одновременно устало улыбнулась. Ланн остановил взгляд на ее пальцах – бледных, с выраженными фалангами, но изящными кончиками. Господи, как она ему осточертела, как осточертели все они и весь этот треп. |