|
Одинокая женщина, без мужа, без детей, простая упаковщица на почте (любимая поговорка: почта России – и пусть весь мир подождет). Простая питерская женщина. Пугливая, брезгливая, суеверная, боящаяся встретить старость в одиночестве. Павел доковылял до двери. Людмила вошла, обняла его, немытого, выпившего, прижалась к небритой щеке. Он чмокнул ее в нос. Морщинки прочертились в уголках рта. Людмила тихо засмеялась. Она была еще привлекательной, следила за собой. Эта женщина спасла Туманова от черной депрессии в канун Нового года, когда он был белее муки и пил ударными дозами. Пришла к нему – а он тогда еще не знал, что в этом мире есть какие-то соседи, навела порядок, легла к нему в постель. Не мучила вопросами, кто такой, не выспрашивала факты биографии. Проснувшись, он обнаружил, что в постели пусто. И это правильно – женщина должна быть отзывчивой, но ненавязчивой. «Терпимо было вчера?» – спросила она, кутаясь в халат, когда Павел, опухший, с одним открытым глазом, возник на кухне. «О, да...» – замялся Туманов. «Понятно, мужчина, – улыбнулась Людмила, – тошнило, но не сильно. Это обнадеживает». С тех пор визиты в его постель стали регулярными. Он излечился от депрессии, а вот от тяги к веселящим напиткам – нет.
– Умирающий мой, – соседка погладила Туманова по щеке, – Мы не виделись два дня, и это не пошло тебе на пользу. Хорошо провел время? Надеюсь, не работу искал? – Еще чего, – фыркнул он. – Что такое работа, мы не знаем, но если это то, о чем мы с ужасом думаем... Людмила засмеялась, прижалась к его рубашке, которую давно следовало постирать. Он не был расположен сегодня к амурам. С потенцией порядок, а вот в душе – полнейшее запустение. Отсутствовал, видимо, в нем разъем для полноценной связи с другими женщинами. Она почувствовала неловкость в его движениях, вздохнула, покосилась на фото на серванте. – Я никогда не спрашивала, кто это... – И продолжай. – Как она умерла? – Как умирают все люди, – Туманов помялся. – Давай не будем об этом... И кстати, – встрепенулся он, отметив перемены в лице женщины, – прошу учесть, что это не Ипполит, ее нельзя в окно и рвать на мелкие кусочки... – Ладно, – Людмила оторвалась от него, запахнула халат, тоскливо посмотрела по сторонам. – Ты знаешь, Семеновых на первом этаже обокрали. Пришли вчера с работы, а в доме Мамай побывал. В окно залезли. А Петр Сергеевич как раз намедни зарплату получил. Спрятал в вентиляционную решетку – ни ума, ни фантазии... Как в анекдоте – сначала жили бедно, а потом их обчистили. Анна Юрьевна плачет без остановки, а милиция даже не приехала – сказала, что очень занята. Ты кушетку переставил? – заметила Людмила. – По фэн-шую? Какие слова мы знаем. – По пьяному наущению, – пошутил он. – Мы с кушеткой решили, что здесь нам будет удобнее. А еще я телевизор разбил, пустые бутылки побоялся выбрасывать... – Хорошо, отдыхай, я все понимаю. – Женщина подошла к нему, встала на цыпочки и с наслаждением чмокнула в безобразную щетину. – Доставлю тебе сегодня удовольствие в постели – оставлю в покое... Только не глупи, хорошо? – Она вышла из комнаты, бесшумно прикрыла за собой дверь. Потом вернулась. – Зайдешь ко мне утром? Стыдно эксплуатировать мужчину с такой тонкой душевной организацией, но у меня, кажется, люстра падает. Крючок прогнил. А остальных не допросишься. Ты – единственный мужчина в этом коммунальном раю. Она ушла. «Жениться на этой женщине? – внезапно подумал Павел. – А что такого? Индусы, вон, на деревьях женятся». Не хотелось заниматься самоедством. |
