Наш непредубежденный наблюдатель, конечно же, поражался, насколько функционирование одного из этих социальных механизмов мешает работе другого. Это несоответствие порождало испытываемое почти всеми чувство нестабильности. В 1908 году это противоречие на какое-то время вылилось в конфронтацию в Уайтхолле между лордом Минтоу, который был тогда вице-королем Индии, и лордом Морли, возможным претендентом на эту должность. Столкновение произошло внезапно, как гром среди ясного неба. В глазах большинства этот политический скандал в равной мере скомпрометировал как лорда Минтоу, так и его противника. Колониальная администрация насторожилась, а индийские политики пришли в ярость. В результате стали раздаваться голоса, ратующие за более прогрессивные методы управления; повсюду заговорили о «колониальном самоуправлении» — это был лозунг тех дней. Вдруг обнаружилось — к вящему удивлению — что ядро национального движения, требующего перемен, составляют люди (главным образом юристы), получившие образование в метрополии. Более того, неожиданно выясняется, что люди эти сформировали особый класс индийского общества.

Как во всяком националистическом движении, здесь существовало экстремистское крыло, предпочитающее прямые действия медленным конституционным изменениям. Со свойственной восточным людям склонностью к гиперболизации «новые индийцы» писали и во всеуслышанье говорили о британской тирании и о долге истинных патриотов восстать и погибнуть мученической смертью за свободу. Поэтические фантазии, рожденные в разгоряченных умах наиболее образованных индийцев, другими, более приземленными и практическими людьми, воспринимались как указания к действию. В любом обществе найдутся анархисты, тем более нашлись они в стране, значительная часть населения которой находилась на грани голодной смерти. Индийские экстремисты не замедлили войти в контакт с революционными ячейками в Европе и Соединенных Штатах, в результате чего, начиная с 1907 года, по стране прокатилась волна антиправительственных акций, включая восстания в провинциях и покушение на жизнь двух вице-королей и лейтенант-губернатора. Беспорядки ясно указывали на существование революционного подполья. Общественное мнение осудило действия экстремистов, однако по всему видно было, что анархистская зараза овладевает все новыми и новыми умами. И тут вспомнили о политическом скандале в Уайтхолле и забили тревогу. Тем более, что Индия к этому времени уже напоминала пробуждающийся вулкан. Вопрос теперь стоял так: можно ли каким-то образом согласовать действия двух вышеуказанных социальных механизмов, которые стремительно вели страну к катастрофе?

* * *

— Ну же! Еще, Карл! Еще! Ах! Ну давай же! Давай!! Поехал!

Карл приседает и подпрыгивает, кряхтит и стонет, мускулы его болят, но он заставляет свое тело преувеличенно отвечать на малейший стимул. Чернокожий подбадривает его, крича от восторга.

— А-ах! — выпевает Карл. — О-ох!

Ах! Ох!

И вверх, и вниз, и вправо, и влево. Взвизгивая и изображая ржание лошади, Карл на четвереньках скачет по кругу в гостиничном номере. Спина и зад мокрые, но не от спермы или пота, ибо, несмотря на все свои сладострастные вопли, чернокожий, насколько Карл может судить, еще не кончал. Спина и зад Карла влажны от крови.

— Ну же, быстрее! Давай, давай, быстрее! Еще быстрее! — снова кричит чернокожий. — Пошел! Пошел! Ура-а!!!

* * *

Карлу двенадцать лет. Сирота. Полунемец-полуиндиец. Калькутта. 1911 год.

* * *

— Быстрее! Еще быстрее!

Чернокожий, скачущий позади на полусогнутых ногах, имитирует подпрыгивание в седле, одновременно терзая танцующие ягодицы Карла.

— Быстрее, тебе говорят!

* * *

Когда Карлу было пятнадцать лет, он ушел из дома, чтобы стать великим художником.