— Добрый вечер, Анатолий Петрович. Что там у вас делается?

— Особенного ничего. Два аппендикса срезали. Из поступивших.

— А старые наши? Тяжелые как?

— Все нормально, Зоя Александровна. Никто не поплохел. Все так же.

— Новых тяжелых нет?

— Тяжелых особенно нет. Вот только поступила девочка с высокой температурой. Неделю назад была выписана.

— Это кто?

— Ручкина. Гинекология у нее была и аппендицит.

— А-а. Знаю. У Галины Васильевны лежала. А что у нее? Инфильтрат?

— Похоже, что нет. Рубец хороший, мягкий. Боли выше. Наверное, поддиафрагмальный абсцесс зреет.

— Какая температура?

— Сорок, Зоя Александровна.

— Сорок?! Сколько дней?

— Уж несколько дней.

— Зреет! Уже созрел, значит. И что решили делать?

— Вот думаем. Вадим Сергеевич говорит, можно утром вскрыть, а можно и сейчас.

— Конечно, нет такой срочности, но, может, и ждать не стоит.

— Вот думаем.

— Ну, думайте. А Галина Васильевна знает?

— Ей не звонили. Ее же Вадим Сергеевич оперировал.

— А выписывала Галина Васильевна. Ей главные неприятности от этого будут. Ей и самой неприятно от всего. Ладно, я сама позвоню. До свидания. Удачной ночи.

— Ну, что сказала командующая?

— Ничего. Сказала, что позвонит Галине Васильевне.

— Это еще зачем?! Для чего она нам здесь нужна?

— В ее палате лежала. Она выписывала.

— Мне она не нужна — я ее оперировал. Я все знаю, что у нее было.

Вадим Сергеевич снял трубку местного телефона и позвонил на сестринский пост в отделение.

— Вызовите рентген. Ручкиной снимок грудной клетки на месте, в кровати. Только поднять, в вертикальном положении чтоб. Или меня лучше вызовите, когда приедут с рентгеном..

Вадим Сергеевич спрятал шахматы, лег на диван, вытянулся, скрестил по-наполеоновски руки на груди и опять замолчал.

* * *

Галина Васильевна не звонила. Галина Васильевна решила тотчас пойти в больницу. Ее волновала эта девочка. С самого начала она волновала больше обычного. Может, это не израсходованные полностью материнские силы сказались в докторе, когда она увидела девочку молоденькую, женщину, вдали от семьи, уже без мамы рядом, а мама сейчас как раз ей и нужна; общежитие, болезнь, экзамен… По-особенному волновала Марина Ручкина Галину Васильевну. А выписывать-то ее, конечно, можно было — анализы нормальные, температура нормальная, жалоб, болей никаких. Очень уж хотела она домой. Слишком хотела. И почему-то, с другой стороны, хотелось ее задержать. Почему? Может, что-то чудилось. Что-то останавливало Галину Васильевну. Наверное, было нечто не улавливаемое явным знанием, то, что и называют интуицией. Но интуитивное знание — это просто необъяснимые признаки, которые ложатся в глубины мозга, а на поверхность, осознанно не выходят. В результате — маета, а точно сказать ничего нельзя. В этих-то случаях неизвестно почему и принимаются правильные решения или появляется необъяснимое томление при какой-то невольной ошибке.

То ли чего-то не хватало, то ли что-то лишнее было у этой девочки — не укладывалась она в четкие медицинские рамки (если только есть во врачебных ситуациях эти самые четкие рамки). Медицина, как и политика, не дважды два. Все лишь предположительно, а что-либо определенно предсказать далеко не всегда имеем мы возможность.