|
Ко мне же нет претензий. Я сделал все. И я вовремя назначил консультацию гинеколога. Пусть, по существу, она срочно не была нужна, но я все предусмотрел. Что бы там ни случилось, я все равно ни при чем. Ни обман с температурой, ни вызов гинеколога ко мне отношения не имеют. Конечно, если б не написал консультацию, не было бы и проблемы, не привязывались бы сейчас; но меня не могут упрекнуть, что я зря написал. И зав подтвердила… Я ж не писал о крайней необходимости — речь шла о формальной желаемости консультации. Все четко у меня. Вечно неприятности из-за гинекологов. Пришли бы вовремя — и все. Подумаешь — заняты! А мы не заняты?! Ходим же. А если не напишешь, скажут — почему не вызвал гинеколога. В конце концов, Галина за это отвечает — пусть она и держит ответ. Так и скажу: я не знаю, спрашивайте у нее. Но и закладывать ее я не хочу — не дело закладывать. Уж сколько времени, как Ручкина померла, а в котле этом все мешают. Если б не это разбирательство, дядя уже давно и думать про нее забыл. Вот мы бы не забыли, мы бы помнили и без искусственного подогрева. А Галину нельзя закладывать… Не надо… Надо сохранить хладнокровие. Как на дистанции. Все. Пускай сама за себя отвечает… Заложу не заложу, а закладывать не хочу… не буду. Пускай сама… Я, в конце концов, все честно сделал, а дальше как получится. Не должен же я из-за них страдать…»
Вадим Сергеевич взглянул направо и вдруг увидел кладбище, ворота, площадь за ними, церковь. Он повернул, слез с велосипеда и уже пешком прошел внутрь. Велосипед подогнал к забору, вытащил из сумки под седлом замок и цепочку, перекинул ее через решетку ограды и раму, запер на ключ, вышел на середину маленькой площади перед церковью и стал ходить взад и вперед вдоль первого ряда могил. Где-то в глубине кладбища были могилы его родителей и других близких, но он туда не пошел. Он метался по площади вдоль могил, постепенно увеличивая скорость, приведя ее в соответствие с ритмом своим сумбурных мыслей. Пока он, словно тигр, носился вдоль решеток, окончательно созрело решение, что закладывать он никого не станет… Хотя почему закладывать?! Как он может заложить?! В чем виноваты остальные врачи?.. И нужны ли были бури, кладбище, тигриные проходы, чтоб прийти к такой очевидности? Но таков был Вадим Сергеевич. Или просто ему понравилось это странное слово «закладывать», и он варьировал его в своей оборонявшейся неизвестно от чего и от кого голове, не отдавая себе отчета о смысле бушующего внутри монолога. Вадим Сергеевич, немного споткнувшись на «закладывании», наконец стронулся с этой проблемы и пошел дальше: стал прикидывать и раздумывать, как ему отвечать на вопрос — почему гинеколог не пришел сразу, — и решил, что не будет отвечать на этот вопрос, не хочет, пусть отвечают Галина, Зоя, гинекологи, главный, а он тут ни при чём, он маленький человек, ему как скажут, он может только заложить или не заложить. Уж если встал вопрос так странно, то никогда не стронется с места мысль, а так и будет решать неразрешимую для него проблему, которая давно, еще в незапамятные времена была разрешена. Это как раз ситуация, когда не надо думать — надо знать. А если знаешь — делай. Вадим Сергеевич продолжал думать и решать. А потом, отрешившись от этих возвышенных проблем, он внезапно понял, что неохота ему сегодня обед делать. Обойдутся они и так. «Обойдемся и так», — решил он. Оля и сама может сделать обед — решил он. И зайти сама в магазин может — решил он. Ничего не случится — зайдет, разберется, купит, сварит. Пусть сама решает хозяйственные проблемы. Вполне женское дело — решил он. И работа у нее спокойная, и взаимоотношения с судом у нее совершенно иные, и сил полно — молодая. Так он разрешил свою домашнюю проблему. Вадим Сергеевич пересек площадь и направился к могилам родителей, но лишь чуть прошел в глубину, как вновь остановился, а затем резко двинулся назад, к церкви, вытащил из сумки на плече фотоаппарат, раскрыл его и стал снимать храм с разных сторон. |
