Длинные худые руки Квиллингтона в театральном жесте простерлись над слушателями, словно протянутые за их симпатиями. Беспокоился он зря: в знак согласия пэры кивали головами и барабанили ладонями по своим коленям.

— И эта палата, и королевская семья существуют для того, чтобы защищать эти вечные аспекты национальных интересов от эгоистических посягательств другой палаты. Этой палате нет нужды ходить на поклон к мускулам и деньгам финансового мира!

Пэр-политехник сидел выпрямившись, готовый в любую минуту вскочить с места и прервать Квиллингтона. Он был уверен, что тот вот-вот переступит грань дозволенного.

— У нас нет искушения подкупать публику на ее же собственные деньги, мы здесь для того, чтобы защищать ее от близорукости и лицемерия. И в мгновение ока эта наша ноша удесятерилась, когда мы получили новый кабинет министров и нового премьера, которого народ никогда не выбирал. Пусть он обещает стране, если у него хватает на это смелости, кастрировать монарха и упразднить палату лордов, но пока он не получил на это полномочия на всенародных выборах, мы не позволим ему спокойно делать то, что делать открыто он пока не решался.

Пэр-политехик посчитал, что этого достаточно. Он не был уверен, какое из правил нарушил Квиллингтон, но эмоции в палате вскипели, выкрики в поддержку Квиллингтона неслись со всех сторон, и лорд-политехник внезапно почувствовал, что стены палаты сомкнулись над ним, словно стены камеры предварительного заключения.

— К порядку! Благородный лорд должен ограничить себя! — выкрикнул он.

— Почему?

— Нет, пусть говорит!

— Дайте ему закончить!

Со всех сторон Квиллингтону выражали поддержку и давали советы, а пэр-политехник стоя что-то кричал и грозил пальцем, но его никто не слушал. Квиллингтон победил, и он знал это.

— Я кончаю, милорды. Я прошу вас не забывать ни о вашем долге, ни о ваших обязанностях по отношению к королю, ни о жертвах, которые вы и ваши предшественники принесли, чтобы эта нация стала великой. Воспользуйтесь этим злосчастным законопроектом для того, чтобы напомнить другим, что вы не забыли о своем долге. Пусть лев прорычит еще раз!

Он кончил, и лорды в знак одобрения принялись громко стучать своими папками о кожаные спинки передних скамей.

Разбуженный хлопаньем папки возле своего уха, лорд Чесхолм громко спросил:

— Что? Что такое? Я что-нибудь пропустил, Мики?

— Прошу слова по повестке дня, мадам спикер.

— Вам предоставляется слово по повестке дня, мистер Джереми Колторп.

Резкий голос мадам спикера прорезал гул зала заседаний палаты общин, в котором депутаты толклись, готовясь к голосованию по предложенным оппозицией дебатам, касающимся жилищного вопроса. Они тянулись три долгих часа. Обычно мадам спикер неохотно давала слово по повестке дня во время подготовки к голосованию: старинные правила палаты делали затруднительными такие прерывания хода процедуры уже тем, что требовали от членов парламента быть в шляпах, — чтобы их можно было различать, как гласил сборник правил, или чтобы выделить их среди праздношатающихся, как подсказывал здравый смысл. Но Колторп был депутатом с многолетним стажем и не пользовался репутацией возмутителя спокойствия. К тому же он с вызывающим видом стоял в складной опереточной шляпе, которые специально для этой цели имелись в палате общин, и выглядел в ней довольно глупо. Для депутатов выступления по повестке дня — чаще всего своего рода цирковой номер, и гул в зале постепенно стихал, по мере того как они готовились выслушать, что же взволновало пожилого члена парламента.

— Мадам спикер, редко бывает, чтобы возникал вопрос более важный и более срочный, чем тот, который возник только что. Его важность для этой палаты настолько велика, что вы, возможно, для ответа на него пожелаете вызвать сюда соответствующего министра.