— Ну надо же! — перебила она, захлебываясь. — Но я что хочу сказать, вы только поймите, не из таких я дур, которые могут потеряться. Нет! Никогда со мной еще такого не бывало, и теперь уж…

Она озиралась. Он расплатился с обоими шоферами, те уехали, и теперь они с миссис Элис Чаллис стояли под огромным стеклянным портиком, под щупающими взглядами двоих швейцаров.

— Значит, вы тут остановились! — воскликнула она, как будто до ее сознания наконец-то неотвратимо дошел этот невероятный факт.

— Да, — сказал он. — Не зайти ли нам?

Он ввел ее в роскошный сумрак «Гранд-отеля Вавилон», отважно вызвав на бой демона застенчивости и наголову его разбив. Они уселись в уголке главного фойе, где лампы озаряли пустые кресла и цветенье текинского ковра. Все ушли обедать.

— Уж и намаялась я, ваш адрес добывая! — сказала миссис Чаллис. — Ясное дело, я, как только домой пришла, сразу написала на Селвуд-Террас, но только я номер дома спутала, жду, жду ответа, а вместо ответа мое же письмо назад вернулось. Насчет улицы — это я не сомневалась, и — дай, думаю, пройдусь по этой улице и подряд во все двери трезвонить буду! Ну, дом-то я нашла, а они мне адрес не хотят давать, и всё тут. Говорят — письма будут пересылаться. Да какие там письма, хватит с меня писем, спасибочки! Я и говорю — без адреса мол не уйду. Это я с помощником мистера Дункана Фарла толковала. Он там пока живет. Такой из себя симпатичный молодой человек. Очень мы хорошо потолковали. Мистер Дункан Фарл, видно, ужасно переживал, когда завещание нашел. Этот молодой человек говорит, он машинку пишущую всю вдребезги разбил. Но как похороны назначили в Вестминстерском аббатстве, так сразу он немножечко утешился. Уж я бы на таком не утешилась, ну нет! Но он и сам такой богатый — чего ему? Молодой человек говорит — вернитесь завтра, а он спросит у мистера Фарла, можно мне дать адрес или нет. Надо же, думаю, сколько шума из-за какого-то адреса! Да что ты будешь делать. Законники! Ну, вернулась я за этим адресом, и он мне дал. Я прямо вчера пришла бы. Я вчера чуть письмо не написала. А потом думаю, лучше подожду, пока похороны кончатся. Думаю, так приличней будет. Теперь-то они кончились, да?

— Да, — сказал Прайам Фарл.

Она на него посмотрела сочувственно, утешно, понимающе.

— Вам, видно, полегчало! — проворковала она. — Ведь намучились, наверно!

— В известном смысле, — не вполне уверенно согласился он. — В общем, да.

Она сняла перчатки и озиралась, как вор, должно быть, озирается прежде, чем отворить дверь, а потом вдруг подалась к нему, положила руку ему на шею и взялась за его галстук.

— Нет-нет, — она говорила. — Вы уж мне позвольте. Я умею. Никто не глядит. Расстегнулся; галстук его держал, да развязался весь. Ну вот! И все теперь будет ладненько. Ой, какие у вас две родинки смешные, рядышком сидят! Ну вот! Теперь только чуть-чуть подправить.

Меж тем ни одна женщина прежде не подправляла галстука Прайаму Фарлу, тем более, не застегивала ему воротничок, и уж тем более не рассуждала о его родинках, — одна волосатая, другая без волос, — которые воротничок скрывал, будучи как следует застегнут! Он был до крайности взволнован. Ему бы рассердиться — но руки у миссис Чаллис были — ну, руки нянюшки, что ли, нежные, бережные руки, руки, которые могут безнаказанно себе позволить неслыханную дерзость. Чтоб женщина, незванно-непрошенно поправляла ему воротничок и галстук в просторном холле «Гранд-отеля Вавилон», да еще рассказывала про его родинки! Невообразимо! И тем не менее, такое произошло. И — более того, нельзя сказать, чтоб он был недоволен.