— Неприятности? — отозвался Прайам в остром приступе тоски.

— Да, — подтвердил мистер Оксфорд. — Мой долг — поставить вас в известность, а вы уж постарайтесь понять сложившееся положение. — Он вдруг стал важен и серьезен, всем своим видом показывая, что дошел до самой сути. — Тут приходит ко мне недавно человек один, так, мелкий торгаш, предлагает картину, и я сразу узнаю: картина ваша. Я ее купил.

— И сколько вы за нее заплатили? — прошипел Прайам.

Помолчав, мистер Оксфорд ответил:

— Что ж, не возражаю, назову вам цифру. Я за нее заплатил пятьдесят фунтов.

— Да ну? — вскричал Прайам, смекнув, что некое лицо, или лица нажили на его работе четыреста процентов. — И кто же этот тип?

— А-а, да так, мелкий торгаш. Никто. Еврей, конечно, — мистер Оксфорд произнес это «еврей» с неподражаемой иронией. Прайам прикинул, что, будучи евреем, тот торговец, повидимому, не его рамочник, ибо тот — чистокровный йоркширец из Ревенсторпа. Мистер Оксфорд продолжал: — Я продал ту картину и удостоверил, что это Прайам Фарл.

— Скажите!

— Да. Я вполне полагался на свое суждение.

— И кто купил?

— Уитни Си Уитт, из Нью-Йорка. Теперь-то он, конечно, постарел. Да вы его, наверно, помните, cher maître, — мистер Оксфорд сверкнул глазами. — Я продал ему эту картину, и он, конечно, положился на мою гарантию. Скоро мне предложили еще картины, тоже безусловно ваши, тот же человек мне предложил. И я их продал. Я продолжал их покупать. Не скрою, сорок картин купил в общей сложности.

— А этот мелкий торгаш — он догадывался, чьи это картины? — насторожился Прайам.

— Он-то? Да догадайся он, стал бы он их сбывать по пятьдесят фунтов штука? Понимаете, сначала я считал, что покупаю вещи, писаные вами до вашей, так сказать, кончины. Я ж, как все, считал, что вы… э-э… в аббатстве. Потом-то мне в душу закрались некоторые сомненья. И вот, в один прекрасный день, у меня на пальце остается немножечко краски, и тут уж, скажу я вам, я беспокоюсь не на шутку. Однако остаюсь при своем мнении и продолжаю гарантировать, что это — картины Фарла.

— И вам не приходило в голову навести справки?

— Приходило, ну как же, приходило, — вздохнул мистер Оксфорд. — Я уж и так и сяк старался выведать у этого еврея, откуда он берет картины, а он — ни в какую. Н-да-с, тут я почуял тайну. Ну, а зачем мне тайны, они мне ни к чему, из них шубу не сошьешь, и я решил, что бог с ней с этой тайной. Такой линии и придерживался.

— И что же вам мешало придерживаться ее и дальше? — вскинулся Прайам.

— Да вот, обстоятельства и помешали. Я, собственно, все картины продавал Уитни Си Уитту. Что ж, и отлично. По крайней мере, мне казалось, что все отлично. Я ручался именем и репутацией Парфиттов, что картины ваши. И вот в один прекрасный день я узнаю от мистера Уитта, что оборотная сторона холста проштемпелевана, и на резиновом штемпеле значится имя изготовителя холста и дата, притом дата — после ваших, так сказать, похорон, ну, и лондонские торговые агенты навели справки у тех, кто продает художникам краски и холсты, и те готовы свидетельствовать, что холст этот был выделан уже после похорон Прайама Фарла. Схватываете, в чем заковыка?

Прайам схватывал.

— Моя репутация, репутация Парфиттов поставлена на карту. Если эти картины не ваши — значит, я жулик. Имя Парфиттов загублено навеки, и поднимается такой скандал, каких свет еще не видывал! Уитт грозится предъявить иск. Я предложил забрать обратно все картины по той же цене, которую он заплатил, и — без вычета комиссионных.