Кушетка – одр долгой болезни – по-прежнему стояла в углу кабинета, рядом с книжным шкафом. Присев, он привычно протянул руку и снял с полки гладкую на ощупь, массивную окаменелость – раковину какого-то вымершего на заре мира моллюска. Зимой, когда Мейсону не позволяли вставать с постели, этот витой – подобно трубе Тритона – конус стал для него источником нескончаемых наслаждений – рождая цепочки прихотливых ассоциаций, уводящих то в моря античности, то к сокровищам затонувших кораблей… Бездонный рог изобилия, полный красок и звуков! Бережно взвесив на ладони редкий дар природы – изысканно-двусмысленный, как мраморный обломок античной богини, найденный ненароком в русле высохшего ручья, – Мейсон ощутил его капсулой времени, концентратом сущности иной вселенной… и почти поверил, что сам выпустил из него ночное море, нажав по неведению на тайный завиток.

Жена вошла следом и, быстро задернув занавески, словно желая вернуть мужа в сумеречную атмосферу болезни, положила руку на его плечо.

– Послушай, Ричард, разбуди меня… когда услышишь море. Мы посмотрим вместе.

Он осторожно уклонился от ее рук.

– Понимаешь, Мириам… Не так уж важно, увидишь ты что-нибудь или нет. Главное, что я это вижу.

Выйдя на шоссе, он остановился на том же месте, откуда прошлой ночью наблюдал за наступлением волн. Судя по доносящимся звукам, пребывание в пучине никак не сказалось на привычной деятельности жителей окрестных домов. Сухая трава заметно поблекла от июльской жары, и многие занялись поливкой газонов – сверкающие упругие струи, маленькие радуги в облачках брызг. Между пожарным гидрантом и деревянной оградой лежал глубокий, не потревоженный слой пыли, и Мейсон вспомнил, что дождей не было с ранней весны.

Отсюда улица – а точнее, один из дюжины загородных бульваров, обрамляющих город по периметру, – спускалась в северо-западном направлении и примерно через три сотни ярдов вливалась в небольшую площадь у здания торгового центра. Заслонив глаза ладонью, он взглянул на украшенную часами башенку библиотеки, на церковный шпиль – и узнал протуберанцы, нарушавшие пустынность морского простора… все совпадает.

Там, где стоял Мейсон, на дороге, ведущей к торговому центру, имелся некий перепад, отмечающий – по странному стечению обстоятельств – границу береговой линии, буде местность окажется действительно затопленной. Этот уступ, отстоящий примерно на милю от окраинных кварталов, охватывал кольцом огромную естественную ванну – аллювиальную равнину, на которой стоял город. Дальнюю сторону гигантского кольца венчал белесый каменный выступ – сложенный меловыми пластами холм.

Хотя городская панорама мешала разглядеть подробности, Мейсон признал в нем тот самый мыс, что высился неприступной цитаделью над штурмующими склоны волнами: взлетев, пышные султаны брызг нехотя никли, возвращаясь в родную стихию с почти гипнотической неспешностью. Ночью он казался выше… мрачный, не тронутый временем бастион, грудью встречающий море. Однажды вечером, пообещал себе Мейсон, он непременно отправится к холму – чтобы пробудиться от грохота волн на его вершине.

Вильнув, его объехал автомобиль, и человек за рулем бросил удивленный взгляд на чудака, пялящего глаза на город, стоя посреди проезжей части. Не желая усугублять свою здешнюю репутацию довольно эксцентричной персоны (да-да, этот необщительный умник, муж очаровательной, но – ах -бездетной миссис Мейсон), он свернул на бульвар, параллельный кольцевой гряде водораздела, и медленно двинулся к далекому холму, время от времени пытаясь разглядеть внизу, в котловине, следы деятельности потопа. Нет, ни поваленных фруктовых деревьев, ни покореженных автомашин… а ведь вся округа побывала под бурлящей водой.

Хотя море впервые показало себя всего три недели назад, за это время Мейсон окончательно убедился в полной достоверности происходящего.