– Для бега трусцой поздновато, – зевнул напарник.

– Давай-ка посмотрим.

Они вылезли из машины и двинулись в сторону парка Конституции, освещая фонарями объект своей любознательности. Мужчина, белый – хотя кожа у него странноватая, оттенок какой-то неживой и рыхлая, что ли, – шесть футов, 170 фунтов, шатен, сложение атлетическое. Спотыкаясь, бежит вдоль пруда. Наркоман, конечно.

– Сэр. СЭР. Пожалуйста, остановитесь и повернитесь к нам лицом.

– Ты видел его лицо?

Да уж. Как у загнанного оленя. А что у него на теле?

–Повязки, вроде.

–Ты не слышал, из больницы никто не удирал?

–Сообщений вроде не было. А быстро бегает, сукин сын. Нет, ты только глянь.

–Кока?

–Не-а. Похоже на ангельскую пыль.

Они догнали его на маленьком островке посреди парка Конституции, том, где можно прогуляться по преамбуле к Декларации независимости, вырезанной в граните вместе с именами подписавших ее людей.

–Сэр?

–Отстань от меня! Ты мне даже в кино не нравился! Ненавижу «Касабланку»!

–О чем это он?

–Спокойнее, приятель. Мы не причиним тебе зла.

–Свяжите меня с Главным врачом! У меня для нее сведения чрезвычайной важности!

– Ладно, друг, поехали к Главному врачу. –Об этом никто не должен знать, только она! – Хорошо, приятель. Что это у тебя не шее?

–Плакат.

– «Казнен за преступления против человечины».

–Человечности.

–И что это значит?

– Понятия не имею, но для казненного он больно уж шустрый.

– О господи, отойдите в сторонку.

–Ничего, приятель. Вздохни поглубже. Сроду не видел, чтобы кто-нибудь так блевал.

–Явно чем-то накачался. Вызови-ка «скорую». А, черт, держись подальше, он опять

– Знаешь, на что они похожи – на эти штуки для курильщиков, на пластыри.

– Джо Ринкхауз их пробовал. Все равно курит.

– Спорим, он на себя столько не лепил. Эй, приятель, ты в порядке?

– В каком там порядке! Ты посмотри на него.

– Похоже, придется ему КПР делать.

– Милости прошу.

– Ну вот еще. Нынче твоя очередь.

– Давай «скорую» подождем. Не нравится мне все это. Может, тут какое новое извращение?

– Интересная мысль.

– Готово.

– Что у нас есть?

– Имя неизвестно, сильно возбужден, рвота, резкое обезвоживание. Давление двести сорок на сто двадцать. Рвота, эритема. Пульс сто восемьдесят, стабильный. Похоже на ППТ.

– Сэр? Сэр, вы меня слышите? СЭР? Ладно, продолжайте нитраты. Верапамил, десять миллиграммов, в четыре приема. И сегодня, пожалуйста.

– Приходит в себя.

– Чем это он облеплен?

– Похоже на никотиновые пластыри.

– Новый способ самоубийства?

– Снимите их, и побыстрее. Этого хватит, чтобы лошадь угробить.

– Ух ты, беднягу ожидают неприятные ощущения.

– Беднягу ожидает могила. Сэр? СЭР? Как вас зовут?

– А, чтоб тебя! Дефибриллятор!

– Ладно, сейчас мы тебя прокатим на молнии. Поставь на максимум. Давайте электроды. Готово? Все отошли.

Вввввамп!

– Еще разок. Отошли.

Вввввамп!

– Отлично, отлично! Есть синусовый. Ставьте капельницу с лидокаином.

Ник очнулся под писк какого-то устройства и сразу ощутил головную боль, заставившую его пожалеть, что он еще жив. Во рту стоял вкус горячей смолы, смешанной с голубиным пометом. Руки, ноги и нос ледяные. Какие-то провода подведены к груди, трубки входят и выходят изо всех отверстий тела – кроме одного, и на том спасибо.