Ракитов наполовину глухой. В толстых дужках его очков спрятана пара слуховых аппаратов. А линз в очках нет, они ему не нужны: Ракитов слепой.

Если на одну чашу вселенских весов сложить несколько томов книг и статей, написанных, точнее, надиктованных профессором за всю жизнь, а на другую чашу весов положить револьвер, думаю, весы судьбы уравновесятся. Потому что если б не револьвер, всех этих трудов и научных званий просто не было бы…

Когда обычной московской ночью 1937 года чекисты пришли арестовывать старого большевика Илью Ракитова, его девятилетний сын Толя заплакал. Звук детского плача плохо подействовал на расшатанные нервы заплечных дел мастеров, один из чекистов вытащил наган и двумя ударами рукоятки по голове успокоил ребенка. С тех пор на голове профессора два шрама. Впоследствии к этим травмам добавилась контузия — во время войны московский мальчишка тушил зажигалки, и взрывной волной его скинуло с крыши на кучу песка. Жив остался. Но через несколько лет стали ухудшаться зрение и слух. Врачи сказали, что зрение вскоре пропадет совсем.

— Я не думаю, что именно и только удары пистолетом или только контузия привели к потере зрения, хотя и они свою лепту внесли, конечно, — размышляет Ракитов, сидя на диване и, как все слепые, «глядя» куда-то мимо собеседника. — Надо полагать, я заработал слепоту и глухоту «по сумме очков».

Да, что касается «очков», то их ему и его близким отсыпалось от щедрот божеских по самое некуда. Арестованный отец Ракитова был из когорты старых большевиков, тех, что «Ленина видели». Служил секретарем симферопольского обкома, занимался экспортом революции, работал в закордонной разведке. Когда румыны оккупировали Бессарабию, остался там вместе с женой — руководить большевистским подпольем. За супругами-разведчиками охотилась сигуранца, они бежали, их заочно приговорили к смерти. Потом был Институт красной профессуры. Потом работа в Москве. Потом арест. Такой вот активный папка был у Ракитова. Да и мамка была не из простых.

После ареста мужа кто-то из старых друзей предупредил ее: «За тобой тоже придут, дома не ночуй». Но дело в том, что идти ночевать ей было некуда. Поэтому мать вечером одевалась, брала папку и просто уходила из дому. Спать на уличных лавках она не могла, это вызвало бы естественное подозрение любого постового милиционера или дворника. Поэтому она просто ходила по улицам деловым шагом с папкой в руках. В те годы, вслед за Хозяином, многие конторы и министерства работали ночами, и спешащая по ночной Москве молодая женщина в деловом костюме и с папкой подозрений не вызывала.

Ракитова быстрым шагом ходила до утра, потом возвращалась домой, наспех завтракала и сразу шла на работу — в Трехгорку, где служила мастером. Там, в каморке, удавалось покемарить в сумме час-другой, урывая минут по десять-пятнадцать. Так и избежала ареста. Через несколько месяцев, после нескольких безуспешных ночных попыток застать гражданку Ракитову дома, гестаповцы, ох, простите, чекисты про нее забыли: много было тех, кто спал дома. А может, просто очередное поколение чекистов кровавой волной вымыло, а новые занялись подготовкой других процессов. В общем, выжила. Вместе с ней выжил и Толя Ракитов.

Когда уже после войны врачи зачитали парню приговор о грядущей слепоте, молодой Анатолий Ракитов, к тому времени работавший художником-декоратором и мечтавший о карьере настоящего художника, понял, что живописцем ему не стать. Нужно было искать другую жизнь.