Но как же поставить вопрос по-иному? Можно ли в вопросах и ответах создавать деловые отношения, деловые настроения между учениками и учителем? О чем учителю следовало бы спрашивать? Если он хочет установить деловые отношения, то он должен спрашивать о том, чего он не знает, что ему неизвестно в его работе с учениками. Ему неизвестны те затруднения, которые испытывались учеником, те сомнения, которые он переживал, те интересы, которые возбуждаются у ученика к работе, или то неприятное ощущение, которое связано у него с этой же работой. Таким образом, если учитель хочет спрашивать о чем-либо своих учеников, то было бы вернее спрашивать их как раз о тех условиях, которые сопровождали работу учеников, т. е. спрашивать о затруднениях, сомнениях, интересах и т. д.

При таких условиях, я полагаю, можно было бы воспитать в ученике очень большой интерес к своим ответам, тогда он будет желать как можно чаще подвергаться таким вопросам со стороны учителя, ибо эти вопросы помогают ему работать; в этом, разумеется, ученики всегда заинтересованы; после таких операций — вопросов и ответов — ученикам легче работать» (ШацкийС. Т. О том, как мы учим. — Избр. пед. соч. В 2-х т. М., 1980, т. 2, с. 192–193).

Выписывая из книги выдающегося педагога размышления о деловых отношениях с детьми на уроке, невольно вспоминал лица детей, которым когда-то давно задавал такие неделовые вопросы и задания, смысл которых заключался в формуле: «Я все знаю, но знаете ли вы?» Лица детей при этом были скучными, глаза не горели, шалунов было меньше, а дисциплина идеальная! Ходи по всей комнате, придумывай примеры и не спеша задавай их детям. Кто тебя за такое обучение упрекнет?

А теперь? Выдвигаю какой-то принцип делового отношения с детьми! Ведь автор идеи не говорил, что это дидактический принцип, а просто указал, что вопросы педагога должны выяснять то, что ему самому неизвестно. А я все так усложняю и самому себе, и всем другим, кто захочет последовать за мной. Как усложняю? Вот, посмотрите сами.

— Дети, сколько будет 6 + 2? — спрашиваю своих шестилеток.

— Восемь! — говорят они хором.

— А 5 + 3?

— Восемь! — отвечают они.

Но вот тут делаю удивленное лицо, задумываюсь, губы мои что-то нашептывают; а дети смотрят на меня широко раскрытыми глазами, с любопытством: «Что происходит?»

— Что вы говорите, дети?! Разве 5 + 2 равно 8? И начинается:

— Вы сказали 5 + 3!..

— Я не это спрашивал! — говорю уверенно. — Я спросил: 5 + 2, а вы ответили — 8!

— Нет, вы сказали 5 + 3! А это 8!

— Ну, хорошо! — однако я все же в «недоумении», выражая его и голосом, и лицом. — Сколько будет 7+1?

— 7+1 будет 8!

— Простите, я не это хотел спросить вас! Не 7+1, а 4 + 4!

— 4 + 4 равно 8!

— Что вы на все примеры отвечаете: «восемь, восемь»? Разве не можете дать другой ответ, сказать «девять» или «десять»? — говорю я серьезно.

И поскольку дети уже привыкли, что учитель у них такой «забывчивый», «рассеянный», то начинают доказывать:

— Вы же задали такие примеры, ответ которых — только 8! Как мы могли сказать «девять» или «десять»?

— А какие я вам давал примеры?

— 6 + 2 5 + 3, 7+1, 4 + 4!

Записываю их на доске столбиком, чуть задумываюсь и вдоль четырех знаков равенства пишу большую восьмерку и, как будто сам себе, говорю: «Ну, конечно, восемь!» А лица детей за это короткое время решения примеров меняются: они выражают то удивление и озабоченность, то радость и нетерпение.