— Значит, говоришь, бывал уже на охоте? — прищурился егерь, расправляя коврик.

— Бывал, — подтвердил Привезенцев и прижал впившегося в шею комара.

— Грызут черти, — заметив, как сморщился московский гость, усмехнулся егерь. — Потерпеть придется. Нельзя на охоте мазями мазаться. Зверь, он за версту чует даже запах мыла.

— Я тут подумал, — Привезенцев приподнялся и посмотрел в сторону солонцов, — если завалим сегодня зверюгу, как мясо тащить?

— Просто, — хмыкнул егерь. — Тут недалеко полянка есть. Там геологи стояли, расчистили все. Если что, вертолет закажем…

— Вертолет?! — опешил Привезенцев, одновременно прикидывая в уме расходы на перелет.

— А чего ты удивился? — Егерь вопросительно уставился на депутата. — Губернатор лично распорядился. Шестакова уже маршрутный лист оформила, будто летит осматривать буровые на севере. Здесь же не Москва, у нас все просто…

— М-да, — выдавил из себя Привезенцев.

От всего происходящего ему становилось не по себе. Слишком много чести даже для депутата. Он не первый год в политике и давно усвоил, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

— Ты, Юрий Сергеевич, ложись, — егерь насмешливо посмотрел на депутата. — А то тебя с тропы видать.

Привезенцев улегся на подстилку, осторожно вставил ствол ружья в просвет между двумя чурками и посмотрел на егеря.

— Ты прицелься в вешку, — стал наставлять егерь. — Да так и оставь. Как стемнеет, следи за тем, когда она потемнеет. Это значит, зверь уже кормится, и можно стрелять.

— Ее точно ночью видно будет? — целясь в торчащую сразу за солонцами березовую палку, спросил Привезенцев.

— Береста на темном фоне даже без луны будет видна, — заверил Гаршин. — Как подходить будет, услышим.

— Солонцы старые? — спросил Привезенцев.

— Лет пять назад, по весне делал, — на секунду задумавшись, сказал егерь. — Как раз когда гостиницу строили… До этого были чуть дальше. Но там рядом поселок был, кто-то наткнулся и напоганил. Зверь ходить перестал.

— В смысле, напоганил? — не понял Привезенцев.

— В прямом, — хмыкнул егерь. — Зверь, он ведь человека за версту чует. Брось перчатку или носок, вот и все…

— Понятно, — кивнул Привезенцев, ерзая на подстилке, сквозь которую в бока давили сосновые шишки и ветки.

Лежа на животе, Гаршин поднял воротник куртки, отогнал от лица комаров:

— Кончай разговоры разговаривать.

Наступавшая ночь стремительно накрыла тайгу. Усеянное звездами небо будто бы стало ниже и повисло на макушках сосен. Окружившая логово охотников темнота гудела комарами и мошкой. Они забивались в глаза, нос, рот, забирались за шиворот и в рукава. Привезенцев держался из последних сил. В какой-то момент ему стало казаться, что еще немного, и он сойдет с ума. К этим прелестям прибавилась еще одна: он стал замерзать. Напитавшаяся за день потом и отсыревшая одежда уже не согревала.

«Господи, какого черта! — возопила душа. — Еще немного, и я просто вскочу и брошусь прочь!»

— Идет, — едва слышно проговорил егерь, однако усиленное воспаленным сознанием слово прогремело раскатистым громом. Оно означало близкий конец мучениям. Даже если они не попадут в зверя или он просто не подойдет к солонцам, придется уходить. Второго раза не будет.

Напряженно, до рези в глазах всматриваясь в белеющую на черном фоне вешку, Привезенцев весь превратился в слух.