– Ты прочла его?

– Да, он поможет снять с тебя все обвинения. И это хорошо. В то же время печально сознавать, что твоя жена участвовала в заговоре против тебя. Я знаю, тебе будет нелегко читать эти записи, пусть даже они помогут восстановить справедливость и вернуть тебе твое доброе имя.

Джеймс углубился в чтение, и уже через несколько минут понял, что имела в виду Аннора. В голове у него вертелась одна-единственная мысль: как же он мог быть так слеп? Как можно было не видеть того, что жена презирает его? К тому моменту, когда Джеймс закончил чтение, его переполнял гнев. Он злился не на Мэри и Доннела, а на себя. За то, что оказался слепым идиотом, потому что не замечал ничего, что творилось вокруг него. Подняв глаза, Джеймс увидел, что Аннора смотрит на него с тревогой.

– Господи! Как я мог не разглядеть, что Мэри была настоящей… – Он замолчал, потому что воспитанная в нем с детских лет вежливость не позволила ему произнести вслух то, что вертелось у него на языке.

– …шлюхой? – подсказала ему Аннора и покраснела, но не слишком сильно. Пусть то, что она сейчас сказала, было ругательством, но в этот момент, видя боль и смущение в глазах Джеймса, Аннора не могла найти более удачного слова для описания Мэри.

– Да. И еще она была предательницей… – Он снова посмотрел на тетрадь, а потом опять перевел взгляд на Аннору, которая смотрела на него с нескрываемым беспокойством. – Шлюха, бесконечно жалующаяся на свою тяжелую долю. Как я мог этого не видеть?

– Ты не видел этого, потому что она искусно притворялась. Даже мало кто из ее родственников знал, какая она была на самом деле. Мэри всегда была мила, немного застенчива и покорна. Смиренно исполняла свой долг. Может быть, она не выделялась большим умом, но отличалась хитростью, позволявшей ей обводить окружающих вокруг пальца и создавать перед всеми видимость того, что она – само совершенство. Мы все считали, что она безупречная леди, а Мэри, наверное, смеялась у нас за спиной над нашей доверчивостью. Что ты собираешься делать с этим дневником?

Джеймс молчал, потому что его все еще душил гнев. Он знал, что ему делать с этой тетрадью, однако делать это ему совсем не хотелось. Нужно показать дневник Торманду и Саймону. Хотя бы потому, что в записях упоминались имена людей, которых они, возможно, сумеют разыскать. Эти люди могут выступить в качестве свидетелей, и с их помощью будет гораздо легче доказать преступления, совершенные Доннелом, чем с помощью дневника этой во многом несчастной женщины. Пусть даже она сама была виновата в своих бедах, потому что желала получить то, что ей было недоступно. Джеймс посмотрел на Аннору и твердо сказал:

– Мне нужно пойти в деревню и поговорить с Тормандом и Саймоном.

– Уже поздно.

– Они должны как можно скорее увидеть эту тетрадь, Аннора. И мне все равно, что они подумают обо мне, как бы ни были унизительны те вещи, которые писала обо мне в этом дневнике моя жена.

Девушка кивнула. Она видела, что Джеймс в гневе. Аннора забеспокоилась. А что, если Джеймс любил свою жену гораздо сильнее, чем она предполагала? Что, если это вещественное доказательство ее предательства уязвило Джеймса гораздо сильнее, чем он хотел это показать?

– Будь осторожен, – сказала она, когда он направился к двери. Джеймс словно бы даже на время забыл о том, что Аннора сейчас находилась в этой комнате.

Джеймс остановился, повернулся, а затем подошел и поцеловал Аннору в губы, а потом снова направился к выходу.

– Ты тоже будь осторожна, когда будешь уходить отсюда. Единственная хорошая вещь, которую сделала моя распрекрасная женушка, – это то, что она написала в этом дневнике гораздо больше, чем следовало. И скоро мы отделаемся от Доннела.