|
— Мы сделали все, что могли. По-всей видимости, это было какое-то чрезвычайно агрессивное вещество, которое…, - врач время от времени прерывался, словно пытался подобрать подходящее слово. — Мы сделали все, что было в наших силах… Наш госпиталь рассчитан максимум на пятьдесят пациентов, больше принять мы были просто не в состоянии. Остальных мы должны переправлять дальше в окружной госпиталь…, - на какое-то мгновение его покинула выдержка и он опустошённо произнес. — Мы же пытались их отправить по железной дороге. Пытались… Боже мой, как они кричали…
Тем временем второй гость, Марк, прошел внутрь. Продвигался он осторожно, время от времени выбирая, куда поставить ногу. От холла в разные сторону шли коридоры с высокими потолками. Почти на всем их протяжении наблюдалась точно такая же картина, что и в холле… Многочисленные кровати стояли прямо в проходах, у окна — двухъярусные нары — все это было в испачканных, рваных простынях… Он остановился у одной из палат и попытался войти внутрь. Тяжела дверь лишь недовольно скрипнула от его толчка, но не открылась. За его спиной сразу же вырос довольно высокий солдат в марлевой повязке и глухо произнес: — Проход запрещен! Марк удивленно посмотрел на него, но тут же молча развернулся и вернулся обратно. — Ах, вот вы где, — увидев его облегченно вздохнул Грайте. — Не хватало еще чтобы и вы подхватили эту гадость! — Но, господин оберштурмбаннфюрер, это не передается воздушным путем, — попытался вставить свое слово майор. — Замолчите, — рявкнул Грайте. — Как вы сказали, что мы уже все сделали. А раз сделали, то помолчите. И вообще, где мой человек? Проводите нас! Марк, зря вы тут ходите…, - под охраной двух солдат они подошли к той самой палате, в которую Марка не пустили. — Открывай! Часовой что-то пробурчал склонившемуся к нему начальнику госпиталя. Тот недовольно скривился. — Вилли, мой мальчик, — восторженно воскликнул Грайте; начальнику госпиталя, прошедшему вперед, на мгновение показалось, что он наблюдает встречу доброго дядюшки со своим приехавшим к нему после долгой разлуки племянником. — Как тебя угораздило вляпаться во все это? Длинная фраза вырвалась у него на автомате; по всей видимости он ее заготовил уже давно и сейчас просто окрасил в нужный тон, придав достаточную долю восторженности. — … Э…, - поперхнулся он, что за столь короткое время у него начинало казаться дурной привычкой. — … В полностью пустой комнате на самой середине лежала металлическая пружинная кровать с широкими поперечными ремнями, которыми был зафиксирован какой-то незнакомый Грайте человек. Изнеможенное лицо со впалыми щеками словно натянутыми на череп, худые коричневатые руки едва прикрытые одеялом. Словом в кровати лежа кто угодно, но не Вилли фон Либентштейн. — Я повторяю свой вопрос, — ледяным тоном начал Грайте. — Где мой человек? Где Вилли фон Либентштейн? Где вы его держите? — Я не совсем понимаю вопрос, господин оберштурмбаннфюрер, — попытался что-то возразить начальник госпиталя. — Это человек имел при себе документы, выданные на имя Вилли фон Либентштейна. Он потерял много жидкости, что, возможно изменило его черты до неузнаваемости… — Так…, - Грайте наклонился к его лицу. — Дьявол меня побери, это все-таки Вилли. Значит, здесь удача изменила тебе… Вилли, ты меня слышишь? Заикнувшегося было врача быстро завернули и выпроводили из палаты, где осталось лишь трое человек. — Профессор, это вы? — человек раскрыл глаза и уставился в пустоту. |
