Так, в случае чего, и скажу. И потом — надо же на зверя посмотреть. В жизни такого не нюхал.

Чужак, оказывается, тоже был в Старшей Ипостаси: для разговора удобно, а что он за зверь — непонятно. И он оказался не старше Рамона. И он сидел на траве в тени и жевал веточку.

Тогда Рамон принялся его разглядывать. Сущая невидаль.

А чужак не испугался — тоже стал разглядывать Рамона, будто Рамон невесть какое диво. Чужак был худенький и бледный, с длинной шеей, с длинными ногами, с вытянутым личиком, которое портили выдающиеся скулы, крупный горбатый нос и тяжелый подбородок, а украшали девчоночьи темные глаза в длинных загнутых ресницах. И его русые волосы лежали на плечах гривкой — как ему только мама позволяет? Так его блохи съедят… И потом, шкура у чужака была странная — будто куртка в бахроме, штаны в бахроме. А на ногах — высокие сапоги, с каблуками. Почти у всех зверей, которых Рамон видел, в Старшей Ипостаси на ногах получаются мягкие такие мокасины — у собак гладкие, у кошек мохнатые. Разве что у коз сапоги, но чтоб такие…

Рамон подошел, чтобы его обнюхать. Чужак возражать не стал, но сам не нюхался особенно и вообще был жутко церемонный, был какой-то медленный для настоящего щенка, что ли… А пахло от него совсем не щенком. Каким-то чудным существом — и что, кошкой?! Ой, правда — кошкой! Ну-ка, ну-ка — так и есть: и шея, и за ушами кошкой пахнет. Кошка ему уши вылизывала! Обалдеть!

— Ты что, кошкин сын, что ли? — удивился Рамон. — Вот уж не похож на котенка!

Чужак пожал плечами.

— Я и не котенок, — сказал он. — Просто тетя Манефа со мной дружит. Она меня кормила.

Ишь, как он про кошку, подумал Рамон. Кошка его кормила. Нет, до щенка ему далеко.

— От тебя еще молоком пахнет, — сказал Рамон высокомерно. — Ты чего, молоко пьешь? Ты маленький?

— Пью, — голос у чужака был спокойный, но не такой кроткий, как выражение лица. — Меня Хольвин угостил. А ты бы не стал?

— Стал бы, — сознался Рамон. — Вкусно. А почему у тебя затылок молоком пахнет? Ты что, голову, что ли, туда макал?

— Нет, — сказал чужак. — Не макал. Я не знаю, почему. Что у тебя за манера так обнюхиваться? Что ты так узнаёшь?

— Всё, — Рамон опять почувствовал себя круче и старше. — Я, например, знаю, почему ты такой тощий. Ты мяса давно не ел. От тебя совсем мясом не пахнет. И кровью… почти не пахнет. Только чуть-чуть… и странно как-то. Тебя чего, ранили?

— Это не меня, — сказал чужак грустно.

— Лучше бы Хозяин тебе мяса дал, — сказал Рамон.

— Я мяса не ем, — сказал чужак.

Рамон поразился так, что еще раз хорошенько чужака обнюхал. Просто для проверки — ведь наверняка врет. Не может настоящий зверь жить без мяса. Ноги протянешь.

Не козел же он, в конце концов! Вот уж чем от него точно не пахло — знаем мы, как пахнут козлята…

А чужак отстранялся и косился, будто ему не нравилось, что его нюхают. И мясом от него вообще не пахло.

— Что же ты ешь? — спросил Рамон, склонив голову на бок. — Одно молоко, что ли? Как сосунок? Или — одну траву, что ли?

— Нет. Вот еще. Я ем веточки.

— В смысле — грызешь?

— Ну, в смысле — сначала грызу, а потом съедаю. Ты мясо тоже сначала грызешь?

— Кости… но веточки… Ты что, хочешь сказать, что ты палки глотаешь?!

— Веточки, а не палки, — теперь у чужака сделался снисходительный вид.