— Не позволите отвезти вас на «Ровере»? Или у вас с собой слишком много багажа?

— Нет же, — она грустно улыбнулась, — я собираюсь пожить недельку простой жизнью. Похожу с тетей Элисон по магазинам, может, и в кинематограф выберемся!

— Значит, я могу вас подвезти?

— Да, если захотите, — просто ответила она.

Вскоре я попрощался с ней и направился в редакцию «Планеты». Меня ждала работа, а мысль о возвращении в коттедж, должен признаться, не вызывала у меня особого восторга. Печально известный Ред-Хаус перестал интересовать публику; теперь в центре внимания оказалась моя обитель, и уединение, которое я мечтал найти дома, то и дело прерывалось назойливыми гостями, которые, судя по всему, полагали, что место громкого преступления является общественной собственностью.

Коутс весьма искусно переубедил несколько таких наглецов, однако я начал питать отвращение к дому и решил, что пора без промедления подыскивать новое пристанище. Стоит ли добавлять, что к этому времени почти утратила значение главная причина моего затворничества? Но о своих чаяниях я расскажу позднее, хотя могу сказать, что уже тогда не без боязливой радости понял: если кораблю моих воскрешенных надежд суждено разбиться, мне более не найти покоя на просторах всей Англии.

До поздней ночи я не возвращался в свое некогда мирное жилище. Коутс дождался меня, но важных новостей у него, как видно, не было. Когда я отпустил его, он обернулся на пороге.

— Простите, сэр, — произнес он и сглотнул, прочищая горло.

— Да, Коутс?

— Примерно полчаса назад, сэр, псы во всей округе принялись выть. Мне подумалось, что вам надо это знать, раз инспектор Гаттон нынче утром спрашивал, не слышал ли я собачьего воя.

Я посмотрел ему в глаза.

— Так значит, инспектор Гаттон об этом спрашивал?

— Так точно, сэр. Поэтому я счел своим долгом доложить и вам. Доброй ночи, сэр.

— Спокойной ночи, Коутс, — ответил я.

Но после того, как он ушел, я остался сидеть в кресле в кабинете, размышляя над этим вроде бы незначительным происшествием. С моего места я видел в свете лампы позолоченные буквы на корешке «Египетского искусства» Мас-перо, и в голове блуждали мысли, с которыми не хотелось идти в постель.

Вопреки привычке, той ночью я спал с закрытыми окнами! Дважды, в час ночи и в четыре утра, я просыпался, слыша скорбное завывание псов, но всякий раз оно оказывалось лишь тревожным порождением моего беспокойного воображения.

Быстро позавтракав и просмотрев почту, я послал Коутса в гараж за маленьким автомобилем; зная, что со мной будет спутница, я сам сел за руль и покатил к дому Изобель. Она, как и всякая женщина, и близко не была готова; кающаяся Мари, которую приняли обратно в дом, несмотря на ее роль в трагической смерти сэра Маркуса, только и делала, что суетилась до самого нашего отъезда к миссис Уэнтворт.

Изобель всю дорогу молчала, но однажды я искоса взглянул на нее, она зарделась, и я почувствовал, что сердце вот-вот выскочит из груди.

Миссис Уэнтворт, как всегда, радушно встретила меня. Старушка отличалась эксцентричностью и удивительной прямотой, и если бы я в свое время прислушался к ее простому материнскому совету, жизнь моя давно бы стала совершенно иной.

Оставив меня одного, она проводила Изобель в ее комнату: все годы нашего знакомства она обращалась со мной без особых церемоний, и я привык чувствовать себя как дома под ее гостеприимным кровом. Она всегда считала, что мы Изобель созданы друг для друга и не скрывала этого, а помолвку Изобель с бедным Эриком Каверли рассматривала не иначе как жуткий фарс; мне не забыть, с каким лицом она приняла меня, когда я только что вернулся из Месопотамии.

Примерно через полчаса появилась Изобель, и хотя она вошла довольно уверенной поступью, в воздухе мгновенно почувствовалось прежнее напряжение.