Он вел себя подобно лектору — убежденному в том, что аудитория все равно не сможет понять сказанное; но если я признаюсь, что заявление, сделанное этим странным, пугающим человеком, повергло нас с Гаттоном в шок, это будет чистой правдой. Устало и почти не открывая глаз, доктор Дамар Гриф приступил к повествованию о неописуемых ужасах, и хотя пронзительный голос его с каждой минутой слабел, а откровения страшили, говорил он совершенно бесстрастно.

— Сообщаю вам, — начал он, — о своих исследованиях в области тератологии и соприкасающейся с ней ветви анимизма, ибо знаю, что работе, которой я посвятил всю жизнь, не суждено завершиться. Пришла необходимость уничтожить бумаги и образцы, собранные — чудовищной ценой — за двадцать лет путешествий как по самым диким, так и по самым цивилизованным уголкам мира, и все, что у меня осталось, это краткий словесный отчет по главному из изученных мной вопросов. Вы удостоены чести выслушать его. Итак, внимайте.

Два важных фактора предопределили выбор темы моего исследования: во-первых, социальный остракизм, ставший моим уделом с самого начала профессиональной деятельности; во-вторых, я сам являюсь живым примером гибрида. Люди говорят, не без резона, что евразиец ненавидит своего отца и презирает мать. Конечно, неестественная страсть осуждается и всей его семьей, ибо темные братья глядят на полукровку искоса, а белая родня — свысока.

Несмотря на все дипломы и степени, а я доктор медицины, магистр гуманитарных наук, а также имею иные ученые звания, присвоенные мне в Лейпциге, Сорбонне и кое-где еще, я быстро понял, что мне не дадут спокойно вести врачебную практику. Как следствие, я занялся изучением особого раздела эмбриологии, ибо, к счастью, у меня имелось достаточное состояние для того, чтобы, живя по средствам, не прибегать к моей профессии как способу заработка.

Словом, я надеялся преодолеть недостатки своего происхождения и заслужить репутацию, благодаря которой я смог бы подняться над ограничениями, наложенными на меня кастой, и поставить свое имя в один ряд с Геккелем, Вейсманом, Уоллесом, Фоке и другими великими учеными, продвинувшими вперед наши знания в сфере эволюции.

Практически с самого начала меня привлекли традиции, связанные с Cynocephalus hamadryas, или священным абиссинским павианом. Я обосновался у вод Аваша, где мне удалось сблизиться с амхара. Результатом моего пребывания среди них стал труд «Обезьянолюди из Шевы».

Эта работа осталась неопубликованной и, вероятно, так никогда и не увидит свет. Коротко говоря, в ней я утверждаю, что амхара — это семитское племя, сродни фалаша, эфиопским иудеям, и они уже много поколений обитают на юге Абиссинии. Родоначальником они почитают Менелика, сына Сулеймана и царицы Савской, и испокон веков слывут нечистыми париями. Частично это следствие их варварского обычая поедать мясо, срезанное с живого скота, но в большей степени причина в том, что среди них периодически рождаются «кинокефалиты», или обезьянолюди, которые и стали предметом моего исследования.

Проведение моих изысканий по части истории развития сих чудовищных форм было сопряжено с немалыми трудностями. С самого начала я выяснил, что по традиции амхара умерщвляли этих созданий при выходе из утробы матери, а в тех редких случаях, когда кинокефалиты оставались в живых, их изгоняли из племени, принуждая вести дикое существование у подножия гор этого пустынного региона.

Таким образом, первым препятствием стало то, что эти существа оказались весьма недоступными; во-вторых, они легко заражались туберкулезом даже в теплом и сухом климате; в-третьих, из-за их хищного нрава подбираться к ним было не менее опасно, чем к тигру в логове. Могу добавить, что предрасположенность к легочным заболеваниям является (и это я заявляю с полной уверенностью) характеристикой всех млекопитающих гибридов.

Тем не менее, мои исследования ни в коем случае нельзя назвать тщетными, ибо увенчались они блистательным подтверждением моей теории, которая, идя вразрез с общепринятыми представлениями, основанными на «обусловленных изнутри» законах Менделя, не приписывала появление подобных чудовищ непосредственному физиологическому развитию, но руководствовалась неким специфическим законом эмбриологии, который, как я надеялся, однажды займет свое место в науке под моим именем.