Повернувшись, мы стали спускаться по лестнице. Шли и шли, а лестница не кончалась, она была бесконечной и вела на Кендар, нужно было подумать, и как же хорошо думается, когда стоишь, крепко вцепившись в почву корнями, голубой Альциор припекает крону, и мысли перемещаются сквозь миры — в том пространстве световых квантов, о котором говорил он…

«Вы можете найти половинку не для меня, а для другого человека?»

«Интересная задача, надо подумать…» Мне тогда было все равно, и я не поняла.

— Юля! Юля, я совсем забыла! Юля, вы уже спустились? Соседка… как же ее имя… смотрела сверху в лестничный пролет

и подавала нам знаки.

— Что? — спросила я.

— Минуту! — крикнул я. — Мы поднимемся.

— Станислав Никонович… он… за неделю, а может, за несколько дней до того… ну, как это с ним случилось… да вы поднимитесь… Может, зайдете на минуту?

Большая комната, куда ввела нас хозяйка, была так заставлена мебелью, что пройти между диваном и огромным шкафом я смог только боком, а я и проходить не стала, остановилась в дверях, глядя на женщину с испугом, которого не могла скрыть.

— Вот, — сказала хозяйка, достав из ящика серванта запечатанный конверт без марки и адреса, с короткой надписью: «Юлии». — Станислав Никонович сказал, чтобы я передала это вам, но только если вы сами появитесь.

— Да, — сказала я, протянув руку.

— Дай мне, — сказал я и забрал конверт у тебя из рук.

Внутри оказался листок белой нелинованной бумаги. Прямым, без наклона, упрямым, четким почерком было написано: «Юля, спасибо Вам. Вы подсказали мне чрезвычайно интересную задачу. Если Вы читаете это письмо, значит, задачу я решил. Ведь Вы счастливы? Нет, не так нужно спрашивать. Вы стали собой, верно? Простите, что не выполнил Вашу просьбу — сейчас Вы наверняка знаете, почему я так поступил».

— Спасибо, — сказала я хозяйке.

И мы ушли. И оказались на улице. Почему-то мне чудилось, что если смотреть в небо — вечернее, с золотистой кромкой низких облаков на западе, — то лучше виден просвет, та, как он говорил, двумерная граница, отделяющая миры друг от друга, но и соединяющая тоже.

У меня была плохая память на лица, а незнакомые имена я запоминала еще хуже. Сейчас это не так, потому что память свою я тренировал с детства, будучи уверенным, что непременно стану программистом, и твои воспоминания были для меня открыты, но черпал я из них мелкими горстями, не зная, как это повлияет на нас… на наше… в общем, на то, что составляло нашу единую душу, как бы ни относиться к этому слишком общему и расплывчатому понятию.

Я встретила его по дороге на работу, на перекрестке, откуда одна улица вела к блошиному рынку, а другая — через сквер с голубями — к библиотеке, в которой мне с некоторых пор стало неуютно, потому что я слышала, даже если не хотела того, женские пересуды по поводу нашей с тобой странной для многих жизни: молодая пара, а ни с кем не общаются, никуда не ходят, какие-то они, эти двое, сами в себя погруженные, оба не от мира сего, ну, Юлька всегда была такой, и мужа себе под стать выбрала, наверняка дома они друг с другом ругаются и швыряются тарелками: если на людях все прекрасно, то в тихом омуте… Чушь все это, конечно, но ощущать краем сознания глупые разговоры мне было неприятно, и тут я тебе ничем не мог помочь, предложил как-то уволиться и поискать другую работу, но я не согласилась — в библиотеке мне, по крайней мере, все было знакомо, а на другом месте…

Он стоял у кромки тротуара и ждал, когда появится зеленый, я подошла и встала рядом, мне не было до него дела, я не смотрела в его сторону и потому вздрогнула, когда он неожиданно обернулся и сказал:

— Простите, пожалуйста, вы — Юлия?

Я не знала этого человека — точно, я мог это подтвердить, в твоей памяти, которой ты просто не умела пользоваться, это лицо отсутствовало, как и имя, которое он назвал:

— Игорь Гольцев.