Маккай почувствовал разряд в воздухе. Уши ему заложило из-за изменения давления. Прозвучал как бы звук извлечения пробки из бутылки. Он поежился. Фурунео исчез.

— Вы послали его домой? — спросил Маккай.

— Правильно, — сказал Калебанец. — Желаемое место назначение видимо. Послан с быстротой. Избежит перепада температур ниже должного уровня.

Маккай, чувствуя, как пот катится по щекам, сказал:

— Хотел бы я знать, как вы делаете это. Вы действительно можете видеть наши мысли?

— Видеть только сильно связывающие ткани, — сказал Калебанец.

«Разъединение значения,» — подумал Маккай.

Замечание Калебанца о температуре снова напомнило о себе. Какой же тогда должен быть там уровень температуры?

Черт возьми! Здесь все кипит. Кожа его зудела от пота. В горле пересохло. Должный уровень температуры?

— Что является противоположностью «должного»? — спросил он.

— Фальшивый, — сказал Калебанец.

Маккай опешил. Как может «фальшивый» быть противоположным «должному»? Он провел рукой по лбу, стараясь собрать пот на рукав куртки.

Мысль о том, что каждый сенс, кто пользовался дверью в пространство, умрет, если этот Калебанец отдаст концы, давила на сознание Маккаю. Мышцы начинали неметь. Кожа его стала липкой от пота, но не весь пот был от жары. В воздухе был голос смерти. Он представил себя окруженным всеми умоляющими сенсами — квадриллионы квадриллионов. Помоги нам!

Все, кто пользовался дверью для прыжка.

Черт бы побрал всю эту дьявольщину! Неужели он правильно понял Калебанца? Хотя это было лишь логическое предположение смерти и случаи безумия вокруг исчезновений Калебанцев говорили, что он должен исключить любую другую интерпретацию.

Звено за звеном, эта ловушка захлопывалась. Она наполнит вселенную плотью смерти.

Движущийся овал над гигантской чашей вдруг заколыхался наружу, стал сокращаться, поплыл вверх, вниз, влево. У Маккая возникла мысль о расстройстве собственного рассудка. Овал исчез, но глаза его все еще следили за неприсутствующим Калебанцем.

— Что-нибудь случилось? — спросил Маккай.

Вместо ответа в глубине за Калебанцем открылась дверь глаза С. В отверстии стояла женщина, фигура уменьшенная, как будто вы смотрите в другой конец телескопа. Маккай узнал ее по всем виденным им передачам видеоновостей, а также из-за собственных обзоров брифингов, которыми он был занят при подготовке к выполнению этого задания.

Он встретился лицом к лицу с Млисс Абнетт в свете, который стал чуть краснее, пока она проходила через дверь для прыжка.

Было очевидно, что над ее персоной хорошо потрудились парикмахеры Красоты Стедиона. Он взял это на заметку, чтобы потом проверить. Фигура ее демонстрировала юношеские изгибы женских прелестей. Лицо в обрамлении светло-голубых волос концентрировалось на ярко-красных губах. Широко расставленные зеленые глаза и резко изогнутый нос довершали странный контраст — достоинство против крикливости. Это была королева с изъянами, возраста на грани старческого с юношеским. Должно-быть, ей было по крайней мере восемьдесят стандартных лет, но парикмахеры красоты достигли этой поразительной комбинации: явно видимая женская привлекательность и отдаленное властолюбие.

Дорогое тело было одето в длинное платье из серых дождевых жемчужин, которое облегало ее движение за движением, как сверкающая кожа. Она подошла к вертикальной трубе. когда она приблизилась, края трубы отсекли сначала ступни, затем ноги, затем бедра, талию.

Маккай почувствовал, что колени его уже целую вечность находятся в этом проходе. Он оставался в согнутом положении возле того места, где вошел в бичбол.

— Ах-х, Фанни Мэ, — сказала Млисс Абнетт.