Алеф подошла к окну и отвела край шторы.

— Дождь, похоже, уже кончился. Ого…

— Что такое?

— Опять там торчит этот кадр.

Сестры подошли к ней. На другой стороне улицы под деревом стоял мужчина.

— И что он там выстаивает? — задумчиво сказала Мой, — Похоже, он смотрит на наш дом.

— Может, он ждет кого-то, — предположила Алеф, — К нам-то он не имеет никакого отношения.

— Опусти штору! — вскрикнула Мой. — Он увидел нас!

Сефтон стала спускаться по лестнице к себе в комнату.

Луиза раздвинула шторы в своей спальне наверху, чтобы приоткрыть окно (поскольку она любила спать на свежем воздухе), и также заметила незнакомца, которого видела возле их дома уже два раза. Выключив свет, она вернулась к окну и пригляделась к нему. На темной улице стоял высокий и крепкий мужчина в плаще и мягкой фетровой шляпе, со сложенным зеленым зонтом. Казалось, он действительно следил за их домом. Луиза закрыла штору, включила настольную лампу и разобрала постель. Затем достала ночную рубашку. Подняв руки, чтобы надеть ее через голову, она вдруг почувствовала себя удивительно молодой, будто вновь стала юной девушкой, испытывающей странный трепет уязвимого одиночества и отправляющейся в кровать с мечтами о будущем замужестве.

«Свадьба, — подумала она, — но я, наверное, брежу. Свадьба осталась в прошлом. Я была замужем. Кроме того, даже в юности я вовсе не думала ни о чем подобном. Все пришло внезапно, как гром среди ясного неба, внезапно, как порыв ураганного ветра. Теперь все это осталось в прошлом, и я просто тихо старею».

Позднее в Клифтоне воцарилась тишина. Незнакомец ушел. Луиза выключила свет и уснула. Ей приснился день ее венчания, но она была в траурном наряде. Она ожидала в какой-то комнате своего жениха, которого никогда не видела, и лишь испуганно твердила: «Какой ужас! Я опаздываю, опаздываю». Дверь медленно открылась, на пороге появился мужчина в черной фетровой шляпе и черном плаще. Он поманил ее за собой, и она испытала необычайный трепет, подобный электрошоку. Она подумала: «Это же не похоже на день моей свадьбы, это совсем другой день». Рыдая, она бросилась во мрак, спотыкаясь о какие-то темные преграды, сгорбленные спины животных. Ей казалось, что все они тоже мертвы.

На нижнем этаже Сефтон, еще не раздевшись, размышляла о тактике Ганнибала в битве при Каннах, заложив желтые листы адиантума меж страниц «Лидделла энд Скотта» .

Напротив комнаты Луизы, в маленькой спальне, облаченная в длинную хлопчатобумажную ночную рубашку — темно-синюю с белыми цветочками, — Алеф разглядывала себя в зеркале. Она слегка улыбнулась своему отражению, потом улыбка словно растворилась, ее сменила недовольная гримаса, изо рта вырвался раздраженный безрассудный вздох. Девушка прикусила пухлую нижнюю губку, ее нос сморщился, а прищуренные глаза наполнились слезами. Она подумала: «Как же тяжела порой эта маска, она словно прибивает меня к земле, вынуждая прятать собственное лицо. Возможно, мне все это приснилось, только я совсем забыла тот сон». Странные мысли бродили в голове Алеф. Она опустилась на колени возле кровати, приподняла подол длинной рубашки и отбросила его от себя. Глубоко дыша, она замерла в молитвенной позе с открытыми глазами.

А выше, в мансардной спальне, в своем ночном облачении — темно-красной объемистой рубашке — Мой также стояла возле своей кровати. Над ней висела репродукция ее любимой картины «Польский всадник». На властном лице всадника застыло выражение печальной задумчивости, а спокойные, широко раскрытые глаза смотрели левее Мой в какие-то загадочные дальние дали. Он был странствующим рыцарем, отважным, невинным, целомудренным и благородным. Но Мой смотрела не на своего героя, а туда, где на полке лежали причудливые и невзрачные обломки кремня.