|
Мой спустилась в кухню и вооружилась большими кухонными ножницами. Она уже было собралась идти за секатором, но вдруг почувствовала, что неподатливые пряди, понемногу отделяясь и уступая ее усилиям, начинают сдаваться, и вскоре большая часть косы уже оказалась в ее левой руке. Ножницы со странным тихим скрипом или скрежетом рассекали ее волосы. Не ослабляя усилий, Мой продолжала щелкать лезвиями, наконец вся ее толстая коса осталась у нее в руке. Она посмотрела на эту безжизненное великолепие и быстро вернулась в свою спальню. Еще не придумав, что делать с отрезанной косой, девушка бросила ее на подушку в корзине Анакса, к которой не подходила с того времени, как пса забрали.
— Но как тебе удалось пробраться к нему? — спросил Кеннета Ратбоуна заглянувший в «Замок» Беллами. Этим ранним утром паб еще пустовал. — Я забрался туда через заднее окно. Все заранее спланировал, напялил потрепанную одежду и захватил с собой кое-какие инструменты. Один тамошний кадр в белом халате заметил меня, но принял за обычного монтера! А все остальное получилось чертовски легко. Там висела большая доска с именами пациентов и номерами палат. И я, не привлекая внимания, проскользнул в нужную комнату. Прошло явно больше получаса, когда одна из сестер обнаружила меня! — А он обрадовался, увидев тебя? — Еще как! Он все держал меня за руку. Расспрашивал, как дела у всех вас. И удивился, почему ты не навестил его. — О боже! — Я сказал, что врачи не разрешают нам приходить. — Но ты же прошел. Как бы мне хотелось… — Мы так хорошо поговорили, у меня еще никогда не было такого важного разговора, мы могли бы проболтать много часов. — Конечно, ты, должно быть, успел хорошо узнать его, пока он жил тут у тебя. — В общем, неплохо, но все-таки тогда он еще оставался для меня загадкой, я не мог толком понять его. Ты знаешь, поначалу я даже думал, что он преступник, скрывающийся от полиции! — О чем же вы говорили, я имею в виду, когда ты пришел к нему в клинику? — Ох, он откровенно изливал мне душу, рассказывал обо всем на свете и о себе, конечно. — О себе? А что именно? — Ну, думаю, он надеялся, что этот разговор останется между нами. — Уверен, он не стал бы возражать, если бы ты поделился со мной. Он понимал, что умирает? — Не знаю. Он сказал: «Мне пора на покой!» Но что значили эти слова? Возможно, просто отдых, верно? — Ты сказал, что не мог толком понять его поначалу. Но что же ты понял потом? — Не знаю. По-моему, он в каком-то смысле святой. Или, следует сказать, был святым, я не могу представить, что его больше нет. — Как и я. Мне он представляется аватарой, то есть неким божественным воплощением, чистым безгрешным созданием, ниспосланным с благой вестью в наш ужасный мир, типа ангела, что ли… Не могу выразить этого словами. — Нет, ты попал в самую точку, приятель. Но кто ж нам поверит? Возможно, он еще вернется… только не в наше время. Тебе налить еще? — Нет, спасибо, мне пора начинать паковаться… — Так ты решил уехать на побережье? — Да, в свой коттедж. Я пытался продать его, но, к счастью, не нашлось покупателя. Я был бы рад, если бы ты заехал туда и пожил у меня, там мы могли бы продолжить разговор о Питере… — Да, ты ведь планировал стать монахом, верно? Моя мать тоже хотела уйти в монастырь. — Правда? Так ты католик? — Да, вернее, был. Теперь я стал грешным мытарем, или трактирщиком. — Я заскочу к тебе еще, когда вернусь. Мне очень хочется, чтобы ты рассказал мне подробно… — Ну, тогда тебе придется поторопиться, на следующей неделе я уезжаю. — Ох, как жаль… — Да, перемены, черт побери, грядут перемены. |
