Посреди землянки возвышался человек, расставив ноги в блестящих сапогах и уперев руки в бока, точно он занимался гимнастикой. Высоты жилья не хватало для его роста, поэтому он свернул голову набок и прижался одним ухом к потолку, как бы прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. Щука заметила правильно: высокий и тощий. Он казался столбом, подпирающим потолок. Простерев руки вперёд, но не шелохнувшись телом, словно привык к роли подпорки, офицер воскликнул:

— Какая радость, господа! Вы и не представляете! С одной стороны, я, к сожалению, скорее всего расстреляю вас, но с другой — какая радость! За четыре месяца дежурства — ни одной живой души. Вы первые! Дикое, захолустное место! Хуже того! В захолустье хоть какая-то жизнь да есть, а тут — никакой! Только противные солдатские рожи! Пошли прочь! — вдруг крикнул он, и наверху, у люка, послышалось какое-то движение — солдаты, видимо, подслушивали. — И вот вы! Это праздник! Надо отметить! Что предпочитаете, господа: вино, карты?

— Вопрос! — ответил Вася.

— Я слушаю.

— За что это вы хотите нас расстрелять?

— Вы сами отлично знаете: за диверсию! За поджог моста!

— Но…

— Никаких «но», дослушайте сначала мои соображения! С одной стороны, я вам очень благодарен, что вы сожгли мост! Кому он тут нужен? Не перебивайте! — воскликнул он хрипло, видя, что старик набрал в грудь воздуха для протеста. — Да, именно благодарен, ибо теперь здесь, в этом проклятом месте, нам нечего охранять и можно, грубо говоря, сматываться домой. Мы уже послали вчера гонца с докладом и с просьбой отозвать нас. Но, с другой стороны, я вынужден для начала вас арестовать, а там и расстрелять, возможно, если вам не удастся оправдаться. А оправдаться вам, наверняка, не удастся, потому что какое может быть оправдание, если мост сгорел, пропала собственность королевства, порученная нашей охране. У нас нет выбора: либо мы с вас снимем кожу, либо его величество — с нас! Но, как вы понимаете, своя рубашка ближе к телу, тем более — кожа! И мы не упустим возможности сберечь ее! Или я скверно рассуждаю?

Трудно разговаривать с человеком, не глядя ему в лицо, а тут было трудно и в лицо-то глядеть, едва белевшее в припотолочном чаду свечей.

— Дяденька, — сказал Вася, — вам же так неудобно стоять!

— И больно! — добавила Люба.

Действительно, голова его была согнута так неестественно, почти под прямым углом и так защемлена между накатом и телом-столбом, что казалось странным, что она круглая, когда должна быть расплющенной.

— Да, и неудобно и больно, — согласился офицер, — но что поделаешь, если я урод?

— А почему бы вам не выпилить дыру в потолке для головы?

— Оригинально, мальчик! Спасибо! Я над этим тоже много думал и нашёл более остроумное, по-моему, решение! Извольте убедиться! — Он наклонился, пленники при этом вобрали головы в плечи и ссутулились из боязни, что потолок обрушится на них, коли подпорка убралась, — но все осталось на месте, офицер приподнял с пола маленькую крышку, под которой обнаружился приямок, куда долговязый и переступил и, довольный, выпрямился. Теперь голова его уместилась под накатом.