Только на третьи сутки обоз смог двинуться дальше, в сторону Твери. Местные подсказали дорогу. Надо было спешить. Вот-вот должна была начаться осенняя распутица. Но ушли недалеко. С пригорка увидели французский разъезд, до полусотни всадников.

В ту пору французы еще только подходили к Москве. Не встречая в пути серьезного сопротивления, они больше всего были озабочены продовольственными проблемами. Голод тогда еще не взял супостатов за горло, но трудности с продовольствием уже обозначились. Конные разъезды французской армии шныряли в радиусе ста километров вокруг Москвы в поисках продовольствия.

Обоз спешно укрылся на опушке леса. Телеги с ранеными затолкали в кусты. Успели выпрячь и отвести в сторону лошадей, зарядить ружья и пистолеты, благо, оружия в обозе было много. Дали по пистолету и раненым. В плен сдаваться никто из них не собирался.

Когда конники приблизились почти вплотную, дали залп. Ружей хватило, чтобы выстрелить еще по разу. Взялись за сабли. Было ясно, что десятку мужиков не выстоять против полусотни кавалеристов, даже и в лесу. Но в тот момент, когда защитники обоза уже готовились подороже продать свои жизни, кавалеристы повернули лошадей вспять. Нескольких раненных двумя залпами им оказалось достаточно, чтобы понять: маленький обоз не будет легкой добычей.

Пока возвращались к телегам, выяснилось, что оборонять эту лесную опушку собиралось еще десятка два мужиков. С неделю назад, когда в округе появились французы, в эти леса они увели свои семьи и скот. А вчера их деревню разграбили французы. Унесли с собой все, что осталось, но дома не тронули. Более того, оставили старикам деньги за реквизированные продукты. Такого благородства от них никто не ожидал. Да и денег таких, бумажных, в деревне отродясь никто не видывал. В ходу были медные, да иногда и серебряные монеты. Ассигнация была крупная, целых пятьдесят рублей, она полностью покрывала потери крестьян от набега и подталкивала их к мысли, а не продать ли французам с выгодой еще продуктов из своих запасов.

Длиннобородые мужики обступили телеги. Вперед выступил коренастый мужик с аккуратно подстриженной бородкой, как потом оказалось, деревенский староста. Поняв, что в телегах находятся раненые русские офицеры, мужики особого почтения не проявили, но шапки все же поснимали. А староста все просил офицеров посмотреть на ассигнацию, что оставили французы. Не фальшивая ли? Кто-то из офицеров подержал в руках ассигнацию, но сказать про нее что-либо путное не смог. Жаль, что ассигнация не дошла до Андрея. Он бы про нее мог сказать многое!

Но Андрей в это время спал. Спал сном праведника.

Еще почти месяц обоз с ранеными полз в сторону Петербурга, пока не застрял окончательно неподалеку от Твери в маленькой раскольничьей общине. Дальше на колесах было двигаться уже нельзя, а на полозьях еще нельзя. Недалеко за месяц ушел обоз, но это и понятно. Шли лесами, кружными дорогами, без карт и проводников. Кроме того, надо было обслуживать раненых. Менять повязки, вовремя кормить.

Община приняла их на постой, пока не установится санный путь. Не за так, конечно, но деньги у господ офицеров были, и они готовы были платить их за себя и за слуг. Граница же между господами и слугами за время пути и тесного общения, когда-то незыблемая, неприступная, как-то постепенно размылась, стала условной, хотя до панибратства не доходило.

Кто-то из раненых к этому времени уже почти поправился. Андрей, например, уже сидел в телеге, а если бы не сломанная нога, наверное, уже ходил бы. Мастер на все руки Федька сделал ему костыль. С его помощью и при поддержке Степана Андрей уже делал первые шаги. Снимать с ноги шину было пока рано.

Андрей часто и подолгу беседовал с Федькой на самые разные темы.