— Саныч, знаешь последнюю сплетню? — спросил лейтенант немного погодя.

— Смотря которую считать последней… — задумчиво отозвался Гаргулов.

— Про поезд-призрак.

— Опять, небось, на Гнилой ветке? — хмыкнул капитан.

Гнилой веткой в народе прозывался десятикилометровый отрезок рельсового пути от Мглы до заброшенного рудника. Поезда там не ходили, конечно, — просто железнодорожники иной раз загоняли пустующий состав, если по каким-то причинам ему не находилось места в депо.

— Ага… Ты про аномальные зоны слыхал? Ну, места такие, в которых всяко-разно происходит. Приборы ломаются, блазнится людям разная хрень…

— Типа пивнухи у станции? — прагматичного Гаргулова было не так-то легко сбить с панталыку.

— Да ладно тебе — пивнуха… В общем, думается мне — Гнилая ветка как раз такое место и есть.

— Вон оно что… А может, не только она? Может, вся Мгла, это самое? — вкрадчиво предположил Гаргулов. — Городишко-то, кот нассал; а у нас каждую ночь в «обезьяннике» — пара-тройка мутантов, которым что-нибудь да мерещится. И цветмет, с-суки, тырят, где могут, так что приборам там всяким хана полная… Ну точно, сходится… Я-то гадаю: с чего бы оно? А оказывается — аномальная зона! Спасибо, Кость, просветил…

— Тебе лишь бы хохмить!

— Ну, а чего ты хотел? — вздохнул капитан. — Кому у тебя там этот призрачный поезд пригрезился?

— Видел его Леня Донских, знаешь его?

— Не слыхал…

— Дельный мужик, кстати, побольше бы таких. Охотник, таежник… Предупреждая твой вопрос, Саныч — нет, к зелию пристрастия не имеет. Не тот человек. Вообще, Леня не шибко разговорчивый… Короче. Видел он паровоз с вагонами, старинный. Видел ясно, перепутать, говорит, ничего не мог. А ветка эта — место и впрямь такое… Непростое. И нехорошее. Ты-то нездешний, а я вот про рудник с детства всяких страшилок наслушался. Народу в тех краях полегло изрядно…

— Нетипичный ты мент, Кролик! — покачал головой Гаргулов. — Ну, это ладно; можешь разведать, какие там паровозы бегают, даю тебе добро… Во внерабочее время, понятно. А покуда у нас что на очереди, э?

— Дурко… — вздохнул Костя.

— Дурко! — подтвердил капитан.

Многочисленное и безмерно скандальное семейство Дурко давно уже стояло у райцентровской милиции костью в горле. Половина мужского состава этого малопочтенного рода отбывала заслуженные отпуска в местах не столь отдаленных, один к тому же числился в бегах. Остальные периодически становились клиентами местного «обезьянника» — не столько из-за пристрастия к спиртному, сколь вследствие буйного и совершенно непредсказуемого нрава. Родоначальником сей славной династии был ирландец — настоящий ирландец, по паспорту! — невесть какими злыми ветрами занесенный в сибирскую глухомань, да и осевший здесь. Звали эту диковину Саймон Илдерберри; в супруги же сын зеленого Эрина взял крепкую, как отечественная табуретка, Авдотью Дурко — дочь расконвоированного зэка и местной самогонщицы, прельстившуюся чужеземной экзотикой. Саймон, впрочем, не оправдал ее ожиданий. Наследственный ирландский алкоголизм на благодатной российской почве расцвел пышным цветом — как водится, со всеми традиционными последствиями. Ссоры нелепой семейки превратились для бедного развлечениями городка в настоящее шоу, да такое, что ближайшие соседи уже делали ставки — кто из любящих супругов грохнет свою половину.