|
Он видит себя продолжателем той традиции английского реалистического романа, которая связана с именами Д. Элиот, Т. Харди, Д. Г. Лоуренса.
Семейная история может обрести панорамическую широту, если писатель откроет связь изменений в мироощущении конкретных людей с развитием общества. Но Брэгг идет еще дальше. Крупными резкими штрихами он набрасывает объемный портрет общества от благотворительной столовой, где более всего страдающие от инфляции пенсионеры могут получить «кружки перепаренного чая и черствые, смазанные чем-то липким — вроде как липучки для мух — булочки…», до «будуара» поп-звезды Мерлина Рейвена, который может себе позволить за кулисами американского концертного зала точно воспроизвести обстановку своего лондонского дома.
Несомненной удачей Брэгга является то, что он точно и трезво зафиксировал парадоксальную динамику английского общества, его изменчивость и одновременно стабильность. Пожалуй, Брэгг, как никто другой из современных английских писателей, раскрыл модель самовоспроизводства классовой структуры английского капиталистического общества во второй половине XX века. В Британии возник «твердый пласт набирающего силу поколения, люди, прочно окопавшиеся на своих хорошо защищенных и хорошо оплачиваемых местах; ответственные, достаточно хорошо обеспеченные, чтобы удовлетворять все свои насущные потребности, уверенные — насколько это возможно — в завтрашнем дне. Для этой группы людей «привилегированность» и «средние классы» были бранными словами. Все до одного были уверены, что в их-то мире с классовыми различиями покончено навсегда. И в то же время — может, и неумышленно — они возводили старые социальные структуры обособленности, которые, по их же многократным заверениям, были давно ликвидированы и никому не нужны».
Нет и не может быть классового мира в обществе, где труд и талант продолжают оставаться предметами купли-продажи. В этом убеждает и судьба Дугласа, так и не нашедшего свою «землю обетованную», и его родителей, на склоне лет вынужденных прирабатывать — ни пенсии, ни сбережений не хватает, — и забастовка в Тэрстоне.
Социальный конфликт романа подкреплен глубоким психологическим конфликтом, это состояние душевного разлада, кризиса, в котором пребывает Дуглас. Его первопричина — поиски героем своего «места в Англии». Прочными нитями связан он с «малой родиной», Камбрией. Эта холмистая земля, «древняя и стойкая», с ее вересковыми пустошами и поросшими мхом валунами, старыми как мир, овеяна преданиями и легендами о давних битвах саксов и пиктов с захватчиками норманнами. Дуглас остро ощущает вечность этой земли, омытой кровью и потом его предков, она питает его, как Антея, животворной силой. Но живет он в Лондоне и, постоянно возвращаясь на родину и тоскуя по ней, все-таки уже не может переселиться обратно: «Половина его (Дугласа. — Г. А.) жизни прошла в этих местах и половина за их пределами. В настоящее время обе эти половинки как бы перечеркивали одна другую».
Мне уже приходилось отмечать близость мыслей и переживаний героев Брэгга с тем комплексом идей, которые отличают нашу «деревенскую прозу». Уместно будет вспомнить и Шукшина, сказавшего в одном интервью, что он сам напоминает себе человека, стоящего одной ногой в лодке, другой — на берегу.
Дуглас — тип, определяемый современной социологией как «маргинальный человек». В своем прошлом он ищет прочный тыл, точку опоры, верность семье и товарищам, с которыми, увы, уже слишком мало осталось общего.
Дуглас завидует Гарри, своему названому брату, друзьям детства — «в них есть какая-то цельность». Разрывающие Дугласа противоречия — прямое следствие отсутствия цельности, и тут уже никакая одаренность, ум, образование помочь не могут. Сегодня провинциалу вовсе не нужно стремиться в большие города. |