Изменить размер шрифта - +
Впрочем, может, они никогда и не отдалялись, а просто прятались друг от друга за ширмами занятости и усталости и шли каждый своей жизненной дорогой, как и все мы. Помню, отец мне говорил как-то, что его отец, старый Джон, жаловался ему, будто от постоянной усталости совсем разучился говорить со своей женой. Нам это не мешало… но были другие барьеры. И может…

— Нет, Дуглас. Ты покинул меня. А я позволила тебе уйти. Вот что случилось.

— Но почему?

— Тут уж надо или начинать с истоков и распутывать все до конца, или оставить тайну неразгаданной. Мы встретились… — начала Мэри и вдруг увидела мысленным взором его, каким он был в день их знакомства: молодого, оживленного, до краев полного жизни, и это видение — о, предательская память — остановило ее. — А теперь вот расстаемся, — закончила она.

— А как Джон?

— Он стал гораздо лучше с тех пор, как мы разъехались. Все это говорят. И ты с ним лучше, чем был раньше.

— Я возьму его погулять завтра утром.

— Нет, только не утром. Он идет в Хит удить рыбу.

— Один?

— Их там несколько — рыбаков. Я ходила раз с ним. Там славно, — сказала Мэри, — очень славно. Они приносят с собой складные стульчики, бутерброды, фляжки и рассаживаются на берегу одного из прудов, забыв обо всем на свете. Он очень это любит. И там вполне безопасно. Ты за него не бойся.

— Тогда я приду днем.

— Хорошо.

Дуглас встал. Было уже очень поздно. Если бы только лечь, он тут же уснул бы как убитый.

— Знаешь, я пришел сюда, не сомневаясь, что останусь.

— На ночь?

— Нет. Навсегда.

— Правда?

— Мне так казалось.

— А теперь?

— Я должен виновато удалиться.

— Виновато? Ну, это только если ты вдруг изменишь кому-то, переспав со своей женой.

— Не только это.

— Ладно уж, — сказала Мэри, вставая. — Без сомнения, у нас будут впереди ночи и попечальней.

— Так я пошел, — сказал Дуглас.

— Иди, — сказала Мэри и прибавила после паузы: — Спокойной ночи!

Дуглас сделал шаг к ней, чтобы поцеловать, но она отпрянула. Он не стал настаивать. Она бесшумно закрыла за ним дверь.

Выйдя на улицу, он остановился на обочине тротуара. Будто что-то оставшееся внутри квартиры не отпускало его. Он безошибочно чувствовал себя на привязи, на цепи даже, и понимал, что для того, чтобы преодолеть это чувство и уйти, ему придется напрячь все силы. Позади оставалось так много. Жена. Ребенок. Прошлое. Трагедия. Прошлое. Счастье. Куда денется этот огромный отрезок их общей жизни?

Так долго они были связаны жизнью и так тесно: терпели капризы друг друга, делили развлечения и болезни, радости и страхи. Да, это не гипербола: он привязан к этому дому. И ему надо порвать самое серьезное обещание, какое только он в жизни давал.

Из глубины комнаты — где он не мог бы увидеть ее — Мэри наблюдала за ним; она понимала, почему он не уходит, — она и сама чувствовала, что корни связывавших их отношений слишком глубоки, чтобы вот так просто взять и уйти, выпустив кровь из вместе созданной жизни.

Они простояли так несколько минут, связанные друг с другом тесней, чем когда-либо, затем наконец Дуглас медленно пошел прочь; Мэри постояла, пока он не исчез из виду, потом с сухими глазами пошла к постели и, не раздеваясь, забралась под одеяло.

Бредя по темным, безлюдным улицам, Дуглас вдруг обнаружил, что у него по щекам текут слезы. Это продолжалось недолго, однако он успел осознать всю тяжесть сожалений и раскаяния, которые ему предстояло еще испытывать в будущем в часы одиночества.

Быстрый переход