– Проходи, девка, – зевая, сказала она. Удивления в ее голосе не было – люди к ней приходили во всякое время. А любопытство она давно наловчилась скрывать.

Айникки присела на край скамьи, глядя, как Локка зажигает лучину и убирает под платок седую косу. Изба Локки была не чета ее родному дому: тесная, темная, пропахшая травами и старой ветошью. На колени к девушке бесшумно прыгнула кошка – Айникки даже вздрогнула.

– Ну, с чем пришла? – спросила старуха, завязывая на поясе запашную юбку.

Айникки промедлила. Столько всего случилось этой ночью, что она даже не знала, с чего начать. Решилась – и выпалила главное:

– Локка… мне кажется, я беременна!

Локка довольно добродушно хмыкнула:

– Ну, давай посмотрим.

Она велела Айникки лечь на лавку, задрала ей подол и тщательно ощупала низ живота.

– Похоже на то, – бормотала она себе под нос. – Стало быть, нагуляла дитё со своим рыжим бродягой и теперь пришла плод травить? Травки-то подходящие у меня есть. Но нерожавшей нежелательно такое – как бы бесплодной на всю жизнь не остаться. Или, может, признаешься отцу? Не погонит же он тебя из дома! Ты не беспокойся. Родишь здорового младенчика, так к тебе еще охотнее присватаются…

– Какое «присватаются»! – возмутилась Айникки, морщась от боли, когда жесткие старушечьи пальцы мяли ее живот. – Ильмо – мой суженый, другого мне не надо!

– Эх, – вздохнула Локка, – твой Ильмаринен, светлая ему память, нынче в Похъёле. Забудь о нем, девка, зачем тешить себя напрасной надеждой?

– А что Похъёла? Похъёла – еще не Манала!

– Никто из Похъёлы не возвращается.

– Он вернется, – упрямо сказала Айникки, садясь на лавке. – И вообще, Локка, я вовсе не о том хотела тебе рассказать. Плод я травить не собираюсь – вот еще выдумала!

– Тогда зачем явилась среди ночи – не могла утра подождать?

– Дело в том… – Айникки замялась. – Видишь ли, я и не думала, что беременна… Но сегодня ночью что-то меня разбудило. Я зажгла лучину у домашнего святилища, и тут мне явилось… видение, не видение…

И Айникки принялась рассказывать о том, как с ней заговорила клювоголовая кукла, как запугивала ее, приказывая молчать, и тоже пугала, что Ильмо не вернется. Заканчивая рассказ, она искоса взглянула на знахарку и удивленно замолчала, Локка сидела бледная, вцепившись крючковатыми пальцами в край юбки.

– Локка… ты чего? – осторожно окликнула ее девушка.

Хотя и так ей было видно, что ее рассказ знахарку почему-то насмерть перепугал.

– Плохо, – пробормотала Локка, блестя в сумраке белесыми глазами. – Когда боги начинают говорить чужими голосами, когда хийси оскверняют святилища – жди беды! И снова этот окаянный Ильмаринен! Ушел в Похъёлу, но и там продолжает мутить воду! Я-то думала, уйдет он – и все закончится. Как бы не так…

– Так что же это… похъёльский демон со мной разговаривал? – недоверчиво спросила Айникки.

– Не знаю, – вздохнула Локка. – Я ничего не могу сказать… тут без совета предков не обойтись.

Она склонилась перед очагом и принялась раздувать вчерашние угли. Вскоре в устье печи полыхнул огонь, в избе стало светлее. Локка, бормоча себе под нос, принялась сыпать в огонь какие-то сушеные травы.