Изменить размер шрифта - +
Бородач произвел на Рафта сильное, но противоречивое впечатление. Его учтивость, манера носить одежду и держать себя выдавала в нем человека не только хорошо воспитанного, но и знатного, но, все равно, для Рафта было и что-то отталкивающее во всем облике второго незнакомца. Что-то… наверное, почти нескрываемое ликование и совершенно очевидное высокомерие.

— Добрый вечер, сеньор — сказал он Рафту по-португальски. Его ослепительно яркие глаза блестели так сильно, как это обычно бывает при лихорадке. Голос был низким, и в нем звучали странные, бесцеремонные нотки, не вязавшиеся со смыслом слов. — Я ваш должник.

На португальском он говорил с едва уловимым акцентом. У Рафта вдруг возникло странное, редко испытываемое им чувство неловкости.

— Ну что ж, возвращайте долг, — резко сказал он. — Я не хочу, чтобы на станции кто-нибудь заразился, а вы, наверняка, подхватили что-нибудь там, в верховьях реки. Снимите-ка рубашку и дайте вас осмотреть.

— Я ничем не болен, доктор.

— В таком случае, вы очень быстро выздоравливаете, потому, что меньше получаса назад вы были на пороге смерти.

Черные глаза бородача сверкнули злобой, он передернул плечами и начал стягивать с себя разодранную рубашку. Осматривая пациента, Рафт поразился красоте и гармонии гладкого, крепкого тела. Отливающая глянцем медовая от загара кожа скрывала крепкие, но не крупные мышцы.

— Меня зовут Пауло да Коста Перейра, — сказал он с таким видом, словно его что-то развеселило. — Я гаримпейро.

— Охотник за алмазами, не так ли? — уточнил Рафт и вставил градусник в рот Перейры. — А я и не знал, что здесь можно встретить охотника за алмазами. Мне казалось, что они все там, на Рио-Франсиско.

Перейра ничего не ответил на это, и Рафт приложил стетоскоп к его груди, вслушиваясь. Через полминуты тряхнул головой и попробовал снова, затем он попытался найти у Перейры пульс, но и из этого ничего не вышло. Сердце не билось… не было, естественно, и пульса.

— Что за дьявол! — вспылил Рафт, взял у Перейры градусник и облизнул свои внезапно пересохшие губы.

Если у да Фонсеки температура была ниже нормальной, то у Перейры — немыслимо высокой, ртутный столбик градусника зашкаливал, а последняя отметка на нем была 108, 42,2 по Цельсию. Перейра вытер рот.

— Я голоден, сеньор, — сказал он. — Вы не дадите мне поесть?

— Я сделаю вам инъекцию глюкозы, — запинаясь, сказал Рафт. — Или… нет, не знаю. Такого обмена веществ, как у вас, не может быть, здоровый организм с ним не справится. Вы, должно быть, больны.

— У меня всегда так. Я вполне здоров.

— Вы здоровы? Это притом, что у вас не бьется сердце? — Рафт был неумолим. — Вы сами-то понимаете, что такого не может быть? Не должно быть! Я имею в виду, что вас, вроде как, и не должно уже быть в живых.

Перейра улыбнулся.

— Все может быть, доктор. Возможно, вы просто не слышите моего сердца, но, уверяю вас, оно бьется.

— Если оно и бьется, то так слабо, что его силы все равно недостаточно, чтобы перегонять кровь по всему телу. Нет, с вами творится что-то неладное. Прилягте-ка на эту кушетку. Вам нужно приложить лед. Необходимо сбить температуру.

Перейра снисходительно пожал плечами, но не стал противиться и лег.

— Я очень голоден, сеньор — сказал он.

— Об этом мы позаботимся. И еще — мне нужно взять у вас кровь для анализа.

— Нет.

Рафт выругался. Терпение его истекало.

— Вы больны. Неужели вы этого не понимаете?

— Ладно, — проворчал Перейра, — делайте, что считаете нужным, только побыстрее, я не люблю, когда со мной возятся.

Быстрый переход