Ему было трудно смириться с тем, что его собственные чувства оказались, по сути, животными и едва не погубили его! Какая же чудовищная, необратимая эволюция могла создать этот дьявольский Сад? Здесь нечто большее, чем просто симбиоз, внутри этих стен все формы жизни слились в единое целое. Снаружи на исполинских деревьях разные виды животных убивали друг друга, питались, размножались и умирали. Но здесь, в Саду, где животная жизнь была неотделима от растительной, все виды постоянно поглощали друг друга, переходя из одного в другой. Но ведь какой-то один вид должен быть господствующим!

И Рафт увидел его. В глубине леса под прозрачной полусферой, которая казалась несокрушимой, лежала бесформенная живая масса. Рафт, поддавшись внутреннему импульсу, бросил в нее камень. Атака была безуспешной, воспользоваться же револьвером он не решился, чтобы не спугнуть Паррора. Впрочем, и без того он был уверен, что пуля не оставит в этой живой массе даже следа. Серая масса плавала в бесцветной жидкости, а небольшие трубки-артерии уходили в землю.

«Мозг? Наверное, лишь отчасти», — подумал Рафт. Некоторые элементы были развиты чрезмерно, другие же казались рудиментарными. Но поскольку всего этого Рафт понять не мог, он еще сильнее, чем прежде, ощутил смутное, неуловимое зло, которое исходило от этой массы. Это была рептилия, здесь, в Саду, этот вид стал господствующим, он подчинил себе всю остальную жизнь и тем самым создал невероятную органическую взаимосвязь, в результате которой Сад превратился в единое целое. Вряд ли это существо обладало разумом. Инстинкты рептилий и млекопитающих различны, и даже при самой удивительной эволюции у рептилий, вероятно, не могло быть ничего общего с другими видами. Единственной и очевидной целью существования этой рептилии было вкусовое наслаждение. Необходимость питания у него переросла в чувственный экстаз и превратилась в его исключительную способность. Возможно, существо и обладало разумом, но он применялся лишь с одной целью — удовлетворить главный инстинкт этого чудовища. Весь Сад, его живые деревья и живая плоть, был объят страшным, неистовым желанием испытывать и утолять его голод. Деревья и животные поглощали то, что приказывал этот мозг, а потом они передавали свои ощущения рептилии, у которой из всех чувств осталось лишь одно. Неприступное, чуждое, существующее ради собственного слепого наслаждения, это ужасающее нечто плавало под полупрозрачным куполом.

Рафт содрогнулся и ушел прочь. Он вновь без труда разыскал следы Паррора и Крэддока. Чем раньше он доберется до них, тем скорее выберется из Сада, если только они сами не стали жертвой Харна. Нет, не стали, впереди себя Рафт заметил белесые колонны, а возле них различил склоненную фигуру, в которой он узнал Паррора с его прилизанными волосами и бархатистой бородкой вокруг мощного подбородка. Хранитель Пламени мгновенно почувствовал приближение Рафта. Он обернулся, глаза его превратились в две узкие щелки но, быстро овладев собой, Паррор рассмеялся.

Тем временем Рафт пытался справиться с охватившим его гневом, который он уже не раз испытывал при виде этого холодного высокомерия и абсолютной самонадеянности.

— Выходит, от Дарума ты все-таки ушел, — таинственно улыбаясь, проговорил Паррор. — А ты хитрее, чем я думал. Как же тебе удалось разыскать меня?

Рафт ничего не ответил.

— Где Крэддок? — спросил он.

Паррор медленно повернул голову, и следуя за его взглядом, Рафт увидел неподвижно лежавшую за белесой колонной фигуру. Глаза Крэддока были закрыты.

— Вон он. И не надо хвататься за нож. Я ему не причинил вреда. — Паррор закончил сматывать тонкую серебристую проволоку и, сунув ее в карман, нащупал в нем что-то еще. Когда он вынул руку, на ней была когтистая рукавица.