Однажды Джамалудин выкупил чеченца, которого пьяный патруль продал прямо из «Газика». Джамалудин пошел и поговорил с ментом, который это сделал, и в ходе этого разговора у мента сгорел дом. После этого глава МВД республики очень сильно обиделся на Джамалудина. Он выступил по телевидению и сказал, что бештойские бандиты ведут целенаправленную кампанию по запугиванию сотрудников органов правопорядка.

Спустя три недели после этого происшествия два молодых кумыка возвращались из города в село под названием Курши. На десятом километре они притормозили, потому что в этом месте стояла могила шейха и у этой могилы всегда притормаживали. За могилой сидели несколько чеченцев, которые знали эту особенность могилы и пришли к ней в надежде разжиться заложниками. Когда ребята притормозили и вышли из машины, чеченцы наставили на них автоматы, загнали пинками в багажник и уехали проселочными дорогами через границу.

Когда чеченцы достали ребят из багажника, то оказалось, что у одного из них мать – сельская учительница, а у семьи второго всего то и имущества, что терраса с хурмой на горном склоне. Хурма, правда, была очень хорошая, в Бештое вообще была лучшая хурма в Аварии. Но терраса была всего в полторы сотки. По правде говоря, чеченцы рассчитывали украсть кого нибудь побогаче, и они заметно приуныли, когда поняли, что на этих двоих много не наваришь.

Похитители подумали подумали и поехали в Бештой за одеждой для парней. В Бештое они купили заложникам новые кроссовки и хорошие джинсы, и переодели их в эту одежду. А затем они поехали в гости к Арзо Хаджиеву и рассказали, что у них есть два заложника кумыка, один из которых – финдиректор на заводе Кемировых, а другой – его зам, и что они хотели бы получить за этих двух заложников по двадцать тысяч долларов, так как они побаиваются связываться с Джамалудином.

Хаджиев поторговался и купил обоих парней за десять тысяч долларов. Перед обменом продавцы как следует побили парней и велели им держать язык за зубами. Да оно и не потребовалось, потому что никто в чеченском дворе с заложниками не разговаривал. После этого Хаджиев позвонил Джамалудину и попросил за каждого заложника по миллиону.

– Эти люди не имеют ко мне никакого отношения, – сказал Джамалудин, – сколько ты заплатил за них этим мошенникам?

– Тридцать тысяч, – ответил Арзо.

– Я заплачу за каждого по три тысячи, как за русского солдата, и еще столько же за работу, – сказал Джамалудин, – но сверху я не дам ни копейки.

Арзо был сильно недоволен этим ответом. Он попытался перепродать парней сначала Ахмадовым, а потом Бараеву, но к этому времени вся Чечня знала, как Арзо купил «финдиректора Джамалудина», и пристроить кумыков было труднее, чем акции МММ.

В конце концов Арзо позвонил Джамалудину и сказал, что согласен на его сумму. Когда они договорились, Джамалудин положил трубку, рассмеялся и сказал своим людям:

– Бизнес по чеченски. Попросить два лимона, сломать жизнь двум матерям, а вышибить в итоге полкило зубов и шесть тысяч долларов.

В назначенное время Арзо и Джамалудин подъехали к Ровенскому блокпосту. Сначала подъехали машины со снайперами, которые залегли в кустах, чтобы избавить обе стороны от искушения сделать какую нибудь глупость, а потом из двух машин вышли Арзо и Джамалудин.

Они подошли к клумбе возле блокпоста. Поперек клумбы шла цементная дорожка, и когда то по обе стороны этой дорожки цветами высаживали герб СССР. Теперь эта клумба считалась самым открытым местом, в которое удобнее всего было стрелять снайперам, если что пойдет не так.

Джамалудин протянул Арзо деньги, и чеченец почувствовал себя так, как будто ему снова двенадцать лет, и мать дает ему девятнадцать копеек на мороженое. Арзо взял деньги и, не сказав ни слова, пошел к своим. На аварской стороне блокпоста освобожденных пленников уже сажали в машину.